 |
 |
|
|
Ну, вот оно и свершилось: несгибаемый Вацлав Клаус, еще совсем недавно заявлявший о том, что он расписываться под Лиссабонским договором не будет, таки подписал этот самый договор. Отныне Евросоюз получил, по сути дела, нечто вроде единой конституции. Это уже не просто «интеграционные процессы» (которые сейчас идут более-менее по всему миру), это уже создание на базе ЕС единого федеративного государства.
Впрочем, главный пунктик, который во всем этом лиссабонском предприятии смущал Клауса, ему все же удалось обойти. Дальнейшая интеграция Чехии в ЕС в рамках лиссабонского проекта предполагала возможность так называемой реституции. Поскольку после 1945 г. из Чехословакии было изгнано огромное количество немцев (а с ними и венгров), подобный процесс мог бы означать переход очень жирных кусков земли в руки германского капитала, позиции которого и без того в Чешской республике являются очень мощными. А если к этому добавить традиционную нелюбовь чехов к Германии, то дело было бы совсем грустным. От всего этого Вацлав Клаус Чехию сумел избавить, добившись для нее исключения, лишающего немцев и венгров права подавать соответствующие иски против чешского правительства. Другим важным достижением является то, что Чехия не обязана жестко следовать печально знаменитой европейской «Хартии фундаментальных прав», встав вместе с римокатолическими Ирландией и Польшей в ряды европейских стран-консерваторов.
Все это, конечно, важно для чехов, важно лично для Клауса, как подлинного национального лидера, сумевшего одержать значительную дипломатическую победу, но все это, однако же, не отменяет главного. Главное же таково: идеал Империи в Европе вновь возобладал над идеалом отдельного, в классическом понимании этого слова национального, государства. В этой новой формирующейся имперской структуре славянская Чехия сумела выгрызть себе несколько существенных льгот, но сути вопроса это не меняет.
События, которые сейчас закручиваются в Евросоюзе, невольно заставляют меня высказать пару полемических замечаний относительно очередного труда почтенного г-на Штепы, которым он намедни осчастливил читателей АПН-СЗ. Кто про что, а г-н Штепа все про регионализм, который якобы несовместим с идеей Империи. Между тем, он либо сознательно, либо в силу своей крайне невнимательности не обращает внимания на очевидный факт: именно из регионализма в настоящий момент в Европе вырастает новая имперская общность. И более того: именно на основе того, что современной политатой определяется как регионализм и регионалистские течения, в большинстве случаев строились все Империи прошлого.
Хотя самим словом «Империя» мы обязаны римлянам, появление имперского идеала следует отнести ко времени более раннему, а творцом данной идеи, бесспорно, является Александр Македонский. В историографии, начиная со времен античности и до наших дней, этого человека привыкли оценивать, прежде всего, как великого полководца, хотя он был и весьма незаурядным политическим мыслителем. Более того, как философ и политический мыслитель он был более замечателен, ибо в этом отношении он сумел опередить и своего учителя Аристотеля, и вообще свое время на несколько столетий. Идея создания могущественного государства, даже всемирного, существовала и до него. Однако до Александра эта была именно идея покорения всех народов в интересах какого-то одного этноса; такова, например, была концепция ассирийского, а затем персидского государства. В той системе, которую выстраивал Александр, было много сходства с персидской державой, но в основе ее лежала уже качественно новая идея. Как писал Ф. Шахермайр: «Александр самостоятельно создал важнейшую идею космополитизма, обосновав ее и пытаясь полностью реализовать». Именно от рождения идеи всемирной универсальной государственности, общего дома для всего человечества, государства-космополиса и ведет свое начало имперский идеал.
Выработка данного мировоззрения была естественной в силу того, что к тому периоду времени сформировалось два региона, синтезировавшие различные этнокультурные начала. Первый сложился на стыке Македонии и Эллады (в тот период времени македонцы были для греков чужаками-варварами), другой – в греческих городах на побережье Малой Азии, находившихся под властью персов. Именно региональное притяжение породило протоимперскую структуру Коринфского союза при Филиппе. Оно же вдохновило Александра на создание концепции космополиса.
Имперская экспансия всегда вырастала из регионализма. Там, где формировались прочные региональные связи (духовные, этнокультурные, экономические), Империя ломала барьеры, воздвигаемые государственными границами. Именно на объединении родственных и/или комплиментарных регионов и строилась имперская универсальность, неизбежно сопряженная с широкой автономией и многообразием внутренних правовых систем (о чем ниже). И имперская экспансия заканчивалась во многих случая там, где оканчивались границы потенциальной региональной интеграции. Впервые это проявилось уже во времена Александра Македонского. Если греко-македонская и греко-персидская интеграция уже была отработана в упомянутых естественным путем сложившихся регионах, то регионов, дававших опыт греко-индийской интеграции, тогда не существовало. И потому, дойдя до Индии, Александр поворачивает назад. Вновь вспомним Шахермайра: «Александр не был подобен монгольским ханам, захватывавшим новые земли ради самих завоеваний. Он мечтал о создании такого государства, которое объединило бы мир. Греческая культура должна была стать основой этого будущего объединения… Все Средиземноморье уже подготовилось к подобному объединению; кроме того, можно было попытаться включить в него и Персидское царство. Но как быть с Индией?.. Александра отпугивала совершенно иная, далекая от греческой, культура Индии с ее чуждой кастовой организацией, консерватизмом воззрений и обычаев… Все, что могли предложить дух и культура эллинов, удивительно мало к ней подходило. Запад ничего не мог дать индийцам, но и взять у них было нечего».
В последующем римская экспансия будет двигаться по тем каналам региональных связей, которые будут сформированы благодаря культурно-экономическому и политическому наследию Александра – эллинизму. Универсальная государственность, охватившая почти все эллинистические регионы, и станет Римской Империей. В последующем именно имперский идеал будет вдохновлять политическую мысль Европы, и именно к нему она будет стремиться. Западная Римская Империя падет в V столетии (причем официально это был не распад Империи, а ее подчинение восточным Императорам в Константинополе). Однако уже в 800 г. Карл Великий заявит о ее восстановлении. В 962 г. будет создана Священная Римская Империя германской нации, которая доживет до 1806 г. Впрочем, поскольку коронование Вильгельма I германским Императором официально было представлено как наследование им короны властителей Священной Римской Империи, то можно считать, что данная держава дожила до 1918 г. (вместе с другой наследницей западной римской традиции – Австро-Венгрией). Восточная Римская Империя пала в 1453 г., но духовно-идеологической и династической (от времен великого Царя Иоанна IV Грозного) ее преемницей стала Русь-Руссия. Эта ветвь имперской традиции развивалась до 1917 г.
Антагонистом имперского идеала на определенном этапе станет система абсолютизма, своего пика достигшая во Франции при Людовике XIV. Примечательно, что именно утверждение абсолютистских режимов будет сопрягаться с крахом традиционных имперских государств. Так, например, будет с Испанией, после утверждения в ней династии Бурбонов. Именно с этого времени там появляется та самая унификация и централизация (одним из итогов которой стал затянувшийся конфликт с басками), от которой у г-на Штепы, похоже, делается идиосинкразия. (В чем я, кстати, его очень хорошо понимаю).
Абсолютизм уничтожал многообразие правовых систем, которое было свойственно всем империям – от державы Александра Македонского до Российской Империи. Александр умело сочетал систему греческого полисного самоуправления и персидскую систему сатрапий. В Римской Империи под верховенством римского права уживались автономии кельтов, финикийцев и иудеев. В Российской Империи существовало на некоторых исторических этапах даже несколько конституций (для Польши и Финляндии). В Забайкалье буряты имели свои степные думы, и судили бурятское население по собственному кодексу (если, конечно, обвиняемые не желали суда по нормам русского права), а кавказцы имели полную внутреннюю автономию, вплоть до своего любимого шариата.
Версальский мир дал импульс новой эре локальных государств. Он же прочертил откровенно дискриминационные границы в Европе и заложил фундаментальное противоречие в систему международного права (неразрешимый антагонизм принципа защиты целостности государства и принципа самоопределения народов). Новорожденные местечковые демократии стали ничуть не хуже абсолютистских держав проводить централизацию и национально-культурную унификацию. Две мировые войны, коммунистический кабак на полпланеты в сопровождении иных кабаков рангом пониже (вроде «деколонизации») – все это следствие крушение имперской системы. А дальше… Дальше крот истории совершил круг. И из регионального транснационального развития в Европе стала выкристаллизовываться новая имперская общность.
Об источнике вдохновения элит ЕС вполне определенно пишут сами же европейцы. Так, у Пьера Илляра читаем: «Германия терпеливо и последовательно реализовала посредством европейских коммунитарных и межправительственных институтов секулярную политику, истоки которой кроются в Средневековье и во временах Священной Римской Империи германской нации. Именно эта концепция и направляет сегодня политику Германии, нацеленную на всемерную поддержку регионализма и меньшинств в Европе». Накануне визита Клауса в Москву один чешский публицист поставил вопрос столь же прямо: «Объединенная Европа – это попытка реабилитировать великие идеи немцев и Священную Римскую империю германской нации? Или речь идет о франкской империи Карла Великого?»
Региональное – межгосударственное и транснациональное по определению – развитие логичным образом привело к тому, что сетевая структура стала двигаться в направлении централизации, образуя новую имперскую форму. Это объективный процесс, начавшийся в тот момент, когда Западная Европа оказалась в политико-экономической и территориальной лакуне между США и СССР, то есть в 1945 г. Выживание, развитие и благосостояние через единство – этот принцип, а не что-либо другое порождает Империи. Поставив свою подпись под Лиссабонским договором, Вацлав Клаус распахнул перед Европой новые имперские горизонты.
Только вот горизонты эти отнюдь не безоблачны. Настолько, что некоторые чешские политики стали осторожно поговаривать насчет выхода из Евросоюза. Главное противоречие опять же является объективно-историческим: противоречие между Западом и Востоком. Не то чтобы им «не сойтись», но десятилетия существования в жесткой изоляции друг от друга в период социалистических экспериментов радикально разделили Европу на две половины. И тем самым обусловили, кто будет бедным родственником – и за кого богатая западная «родня» будет платить (что не нравится ей), а кто будет заказывать музыку (что богатой «родове» нравится, но отнюдь не улыбается жителям востока).
Эта ситуация определяет и приоритеты русской внешней политики. Под которой я, разумеется, подразумеваю не внешнюю политику нынешней Эрэфии. Ибо у воров и убийц не может быть внешней политики, а может быть только событие и состав преступления. Речь идет именно о национально-ориентированной русской оппозиции. Мы должны, насколько возможно, способствовать тому, чтобы наравне с западным европейским горизонтом нового имперского строительства открылся горизонт восточный – вместе с Россией. Подобные проекты уже разрабатываются элитами восточноевропейских стран, о чем мне уже приходилось писать. Именно на эту новую имперскую общность и нужно нам сейчас работать. Спасение – в единстве. В нашем случае – в единстве славян. В ЕС это прекрасно понимают, созидая новую Империю. Пора понять это и нам, ибо альтернативой новой Империи является смерть.
Димитрий Саввин