Есть у Егора Летова пронзительная  метафизическая песня «Глина научит». Ее можно истолковать как яростное столкновение живой жизни с «глиняной», вязкой инерцией бытия.

Если же добавить политических ассоциаций, то эта «глина» видится  в имперском принципе, который неуклонно, эпоху за эпохой, затягивает в себя российскую историю. 

Вот, казалось бы, большевики провозгласили «свободу народам» – но тут же, практически следующим шагом, увязли в возрождении и даже расширении дореволюционной империи. Помощник Собчака Путин в 1991 году распорядился снять советский флаг в центре Питера – но лет через 10 назвал этот, очередной распад империи «величайшей геополитической катастрофой».  

Имперская глина, в которую то и дело стремятся всех закатать, со временем неизбежно засыхает и рассыпается. Снова скрепить и загустить ее можно только кровью. Но тем, кто на это в очередной раз рассчитывает, не мешало бы вспомнить участь тех же большевиков. Ибо кровь это не только чужая – «красное колесо» этой глиномешалки неизбежно прокатывается и по тем, кто его запускает…

Россия, принявшая ровно 20 лет назад Декларацию о суверенитете, казалось бы, начала выходить из этого имперского увязания, избавляться от азиатской и кавказской обузы. Вряд ли можно сказать «колоний» – самыми бесправными колониями в СССР были именно русские регионы. И хотя в начале 1990-х они получили хоть какое-то самоуправление, но его вскоре вновь свернули под заклинания о «целостности правопреемницы СССР». Имперская глина вновь восторжествовала, и Россия сегодня вновь – неотъемлемая часть Чечни.

Одной из главных социальных причин этой реставрации стало отсутствие люстраций, которые в иных посткоммунистических странах Восточной Европы вычистили прежнюю номенклатуру из государственного управления. И там началась пусть и непростая, но все же новая история, в политику пришли люди иного, современного мышления, свободные от прежних стереотипов. Причем это касалось не только правых партий, но и левых, которые уже никак не преемствовали догматы бывших «руководящих и направляющих».

В России за люстрации в то время безнадежно бился лишь «хулиган» Владимир Буковский, предлагая провести аналог Нюрнбергского процесса над КПСС, но при этом вовсе не призывая к новой волне каких-то репрессий. «Ветеранов» КПСС и КГБ следовало просто гуманно отправить на пенсию, чтобы в будущем они могли сажать разве что цветочки на дачах. Но Ельцин тогда призвал «не раскачивать лодку», видимо опасаясь, что эта освободительная волна заинтересуется и его собственным партноменклатурным прошлым.

И в итоге дело просто вернулось на круги своя – партийно-спецслужбистская номенклатура со своими имперскими комплексами легко воспроизвелась, разве что, поменяв корочки на своих партбилетах, а вместо цепляния красных бантов на 7 ноября стоит теперь со свечками на церковных праздниках.     

Впрочем, советские стереотипы также далеко не исчезли – а напротив, даже вошли с дореволюционно-имперскими в некий постмодернистский резонанс. В этом июне отмечалось также «90-летие Республики Карелия», ведущее отсчет от того, что в 1920 году Ленин подписал указ о создании «Карельской трудовой коммуны». То, что слово «Карелия» встречается еще на средневековых картах, официальные «историки» игнорируют – равно как и то, что с 1918 года на территории Карелии возникали собственные государственные образования. А постмодернистская суть этого «юбилея» в том, что цифра 90 (лет со дня ленинского указа) изображалась на плакатах на фоне Кижей…

Привязка этого номенклатурного торжества к советской истории не только символична, но и прагматична – оно проводилось в расчете на дополнительные дотации из «федерального центра». Впрочем, населению, как и принято в «вертикальной» системе, светит мало что – все это рассчитано на внутриноменклатурный распил, несмотря на то, что в последнее время в Карелии и без того лихорадочно распродаются республиканские предприятия.

Однако имперская глина мыслить иными категориями просто не умеет. В Карелии давно уже свернут проект еврорегиона, который предусматривал развитие республики на принципиально иных основах – гражданского самоуправления и интенсивного подъема за счет эффективного использования собственных ресурсов, реальной модернизации и интеграции с северноевропейскими соседями.

И потому поныне поражает своей резкостью контраст приграничных карельских и финских городов. В июне мы с друзьями совершили по ним небольшую велопробежку, вместо наблюдения российских официальных «юбилеев». Судите сами – карельский Суоярви и финский Китее практически одинаковы лишь по числу населения (около 10 тысяч). Во всем остальном разница просто шокирует – полуразрушенный Суоярви со  множественными свалками и громким кавказским кабаком – и Китее с огромным аквапарком, музеями и множеством привлекательных туристических объектов вокруг…

К слову, напомним, что Финляндия с начала этого года вообще фактически управляется союзом городских коммун. Эта реформа, конечно, вызывает много вопросов, но в любом случае роль гражданского самоуправления в регионах там традиционно гораздо выше, даже несмотря на то, что Финляндия не является федерацией.    

В России же из значимых событий июня в нашей колонке невозможно не упомянуть историю «дальневосточных партизан». Некоторые наблюдатели посчитали их «регионалистами», хотя, судя по их декларациям, вывешенным в сети, они провозглашали себя «русской армией», т.е. вновь чем-то «общероссийским». Возникала далекая историческая аналогия с адмиралом Колчаком, который также называл себя «верховным правителем России» и сам подавлял регионалистские движения в Сибири. Получается, что в нынешней российской оппозиции, пусть даже такой ультрарадикальной, по-прежнему доминируют имперские стереотипы. И они по-прежнему воспринимают всю страну как некую «единую глину», только мечтают замесить ее по-другому. Но с «вертикалью» бессмысленно бороться, громоздя ее аналоги. Потому что развитый мир давно уже перешел к иным, сетевым стратегиям взаимодействия.   

Вот и президент Медведев, с восторгом посетивший недавно Силиконовую долину, относительно России мечтает о некой «общей идентичности». Хотя сама эта долина исторически, напротив, была исключением из американской идентичности, этаким креативно-либертарианским прорывом (см. Р. Флорида «Креативный класс»). В России же по-прежнему стремятся привести все регионы к единому знаменателю, а подобие этой долины хотят построить не на свободном (пока) Тихоокеанском побережье, а как силиконовый протез для Москвы…

Может быть, вообще все эти «российские нанотехнологии» символически разрабатываются лишь для возможности удержать рассыпающуюся глину империи? Но цивилизации, занятые самоцельным «удержанием», по природе своей не могут быть лидерами мирового прогресса. Впрочем, есть и более фундаментальный вопрос религиозной антропологии – либо продолжать считать себя наследниками глиняных кукол, либо отряхнуть эту засохшую глину и реально начать новую историю в интересах живых людей из разных регионов…

Вадим Штепа