 |
 |
|
|
Мой собеседник — офицер питерского ОМОНа. Обычный человек. Любит семью, занимается детьми. Профессионала в нем выдают только мускулатура и волевое лицо. Он интересуется политикой, но говорит, что не особенно любит власть — “ни президента, ни губернатора”, каким-то другим политическим силам тоже не симпатизирует, “не видит перспектив”…
— Кто, по-вашему, митинговал с начала весны в центре Петербурга? Говорят, вас накачивали, что это собираются фашисты, которым надо дать жесткий отпор?
— Никто нас не накачивал. Нас предупреждали — и уже не в первый раз, — чтобы мы не связывались ни с какими политическими партиями, не лезли в политику… Фашисты — это скинхеды, бритоголовые. А кто участвовал в митингах, было абсолютно ясно — обычный народ.
— И вы не постеснялись бить этот народ дубинками?
— Я считаю, что ответственность за эти столкновения несет власть. Власти выгоден этот конфликт — он отвлекает внимание общества от реальных проблем. Что обсуждают в последнее время? Как ОМОН бил людей на митингах… Мы — крайние. Люди нас ненавидят, даже старики кулаки показывают. Представляю, что было бы, если бы мы поодиночке оказались в толпе митингующих… Вы думаете, меня эта власть во всем устраивает? Я что, не вижу, как народ нищает, как растет социальное расслоение? Я — боевой офицер, даже не средний класс, мой оклад — 12 тысяч, можно на эти деньги семью содержать?
— Тем не менее вы эту власть рьяно защищаете…
— А что вы предлагаете? Присоединиться к “несогласным”? Как вы себе это представляете? Ну дадим мы им пройтись по Невскому, а дальше что? Они пойдут по домам, а мы куда? Лично я не вижу перспектив.
— То есть и в дальнейшем ОМОН будет жестоко подавлять мирные акции политической оппозиции?
— Думаю, события 3 марта и 15 апреля — это только начало. Жестокость будет нарастать… Одни демонстрируют власти свое недовольство, она им — силу. Помню, как ОМОН стоял на одном из митингов по поводу отмены льгот. Послышались призывы идти в Смольный. Мы связались с ребятами из ФСО, они сказали, что готовят оружие. И не дрогнули бы, употребили.
— А вы?
— И я, и многие наши ребята уже сейчас стоят перед выбором. Я просто уволюсь.
— Откуда такая жестокость к журналистам, били даже тех, кто был в жилетках с надписью “Пресса”?
— А кто же любит журналистов? К ним у многих бойцов — личная ненависть. Ведь поймите, журналисты снимут, потом пленку нарежут и покажут самые эффектные кадры. Причем как в нас летят камни — этого не будет. Покажут, как омоновец орудует дубинкой, попав кому-то по голове…
— Какой толк в дальнейших расследованиях, ведь бойцов все равно невозможно идентифицировать?
— Очень даже возможно. Лицевая часть шлема прозрачная. Если приблизить камеру, увеличить изображение, человека отлично можно распознать. Кому нравится в прокуратуре объясняться? Только вот после событий 3 марта поступило распоряжение затонировать шлемы.
— А расправляться с репортерами ваши инструкции позволяют?
— Нас учат, как можно грамотно нейтрализовать человека с камерой: подойти сзади, чтобы не попасть в объектив, употребить простой прием… При этом надо кричать в камеру: “Человеку плохо! “Скорую”!”. Со стороны и при просмотре пленки будет казаться, что ты просто оказываешь помощь… Однако когда идет столкновение, не до этого.
— Все-таки не могу понять, как у взрослых мужчин поднимается рука бить беззащитных стариков, женщин?
— Столкновения изначально были спровоцированы, причем провокаторы действуют очень умело, избегая дальнейшего участия в конфликте. 3 марта на моих глазах произошла такая картина: к полковнику, через мегафон призывавшему людей разойтись, подбежал молодой человек и одним ударом разбил ему мегафоном губы в кровь. У полковника — ответная реакция… Омоновцы — такие же люди. Азарт драки захватывает… Мы получаем приказ — зачистить площадь. Стоит пожилой человек. Его просишь: отец, уйди. Он в ответ показывает кулак.
— И за это его надо дубинкой по лицу?
— Нет. Но уродов хватает среди всех. В том числе и у нас.
Беседовал Василий Полунин