 |
|
| ГЛАВНАЯ |  |
НОВОСТИ | |
ПУБЛИКАЦИИ | |
МНЕНИЯ | |
АВТОРЫ | |
ТЕМЫ |
| Понедельник, 25 ноября 2024 | » Расширенный поиск |
 Записки адвоката Беляка. Часть 17
Продолжение. Части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16 Девушки Партии-1 Если вы решите поехать в московский Следственный изолятор № 6, то вначале, на улице Шоссейной, увидите большую каменную белую церковь с синими куполами, потом - колледж, бензозаправку, а после нее, за бетонным забором с колючей проволокой, желто-белые корпуса самого СИЗО. Такая последовательность (если вы человек впечатлительный или склонный к философским размышлениям) непременно наведет вас на мысль, что все это неспроста, и что бывший московский мэр Ю.Лужков гениально отразил в градостроительной планировке закономерный ход жизни многих россиян: человек рождается и крестится, затем учится, немного и очень специфически, работает, а после - отправляется в тюрьму. Вероятно, теперь жителям столичного района Печатники проделывать этот путь будет значительно проще. Сравнительно новый и относительно комфортабельный следственный изолятор № 6 "Печатники" считается женским, хотя сидят в нем и некоторые мужчины. Но это так называемые "социально близкие" - не уголовники, о которых писал в советские времена А. Солженицын, а бывшие менты, прокуроры и чекисты. Все те, кто, как хорошо известно, бывшими не бывают. В общем, не геи, но педерасты. В конце 2004 года в женской части СИЗО-6 оказалась целая группа девушек из Национал-большевистской партии, которые вместе со своими партийными товарищами 14 декабря того года заняли один из кабинетов Общественной приемной Президента России, требуя отставки Путина. Продолжение кровопролитной чеченской войны; неспособность правоохранительных органов эффективно противодействовать боевикам-террористам, в том числе - в школе Беслана и в театре на Дубровке в Москве, но усиление репрессий в отношении политической оппозиции;монетизация льгот, повлекшая за собой массовые выступления пенсионеров по всей стране и громкую акцию нацболов по захвату кабинета идеолога этой реформы - министра здравоохранения и социального развития Зурабова, все участники которой были приговорены к длительным срокам лишения свободы; фантастический рост коррупции; фальсификация выборов; лишение граждан России избирательных прав; передача Китаю российских территорий; закрытие независимых телеканалов; дружба с диктаторским режимом Туркменбаши Ниязовым в Туркменистане и наглое, бездарное вмешательство во внутреннюю политику братской Украины… Перечислять можно долго. И как результат - обращение к Президенту, листовки и транспарант на окнах его Общественной приемной с надписью: "Путин, уйди сам!" Сорок с лишним участников этой акции были задержаны ОМОНом. Оказавшихся среди задержанных несовершеннолетних вскоре отпустили к родителям, а под стражей остались 39 человек, восемь из которых - девушки. Две из них - Марина Курасова и Наталья Чернова - были в числе организаторов акции, а Алина Лебедева приехала для участия в ней из Латвии, что также, в глазах правоохранительных органов и российских властей, ставило ее в один ряд с организаторами. "Непрошенный гость хуже татарина, к тому же если этот гость начинает качать нам свои права!" - Ворчал следователь, когда я принес ему заявление от матери Алины с просьбой разрешить ей свидание с дочерью. Судя по фамилии, он сам был татарином, поэтому, наверное, знал, что говорил. "А как бы латыши поступили, если бы, например, к их президенту с такими требованиями заявились мы? - Продолжал он возмущаться уже больше по-отцовски, чем из солидарности с нашими западными соседями. - Такое впечатление, что для многих из них это - игры..." "Нашим латыши уже впаяли за нечто подобное такие сроки, что мама не горюй!" - Вынужден был согласиться я, имея в виду дело по захвату нацболами в 2000 году собора Св. Петра в Риге. "Вот-вот, - подхватил следователь. - А теперь и мы впаяем..." "Но не за захват же власти, как вы понаписали!" Следователь посмотрел на меня внимательно. "Думаете, я очень хочу упрятать их за решетку? Думаете, я не вижу, кто из них кто и чего твориться вокруг?... Думаете, я сам тут сижу и, от нечего делать, придумываю им статьи? Какие пострашнее. Надомной тоже полно всяких умных сидит..." "Ну, если они умные, то объясните им, что инкриминировать ребятам статью о захвате власти это совсем не умно. Весь мир смеяться будет: власть в России могли захватить мальчишки и девчонки да еще - несовершеннолетние! Что это за власть такая?! И что это за стратегический объект такой - Общественная приемная Президента? Кремль что ли? Генштаб?.." "Ладно, хватит меня агитировать, - следователь с недовольным видом еще раз взглянул на заявление матери Алины Лебедевой и отложил его в сторону. – Небось, шум хотите поднять в прессе, в связи с ее приездом в Россию?.." "Нет, обещаю, никто об этом не узнает". "А как же пиар?.. - Недоверчиво ухмыльнулся следователь. - Ладно, пусть приезжает. Дату согласуем..." Спустя какое-то время, я встретил на Рижском вокзале маму Алины, отвез ее вначале к следователю, а затем в СИЗО "Печатники", где она повидалась с дочерью. Но ни один журналист так и не узнал об этом событии, которое, действительно, при желании (и повышенном интересе к этому делу со стороны прессы), можно было превратить в настоящий спектакль, да еще и в нескольких частях. Но в деле "39-ти декабристов", как окрестили его журналисты, и без того было столько всего наносного, лишнего, показушного, истеричного и лживого, что это дело, чуть ли не с первых его дней, превратилось в дурную, любительскую постановку с множеством актеров и режиссеров, их родственников и знакомых, которые лезли каждый со своими советами, идеями и инициативами, собирали собрания у дверей суда, похожие на собрания обманутых вкладчиков или членов жилищного кооператива. В итоге весь этот "цирк-шапито" легко мог рухнуть на головы присутствующих и похоронить их под своими сводами. Я понял это, еще не участвуя в деле, а находясь в Иркутске, где готовился к большому судебному процессу по делу братчанина Михаила Скрипника и его земляков. Вначале мне дозвонилась туда из Латвии мама Алины Лебедевой. "Сергей Валентинович, помогите!" - Чуть не плача просила она. Я ответил, что нахожусь в пяти тысячах километров от Москвы и вряд ли смогу вести на таком расстоянии одновременно два крупных дела. Но после этого мне позвонила из Москвы "музыкальная коллега" - известная исполнительница русского рока Анна (Умка) Герасимова. "Сергей, там, среди арестованных нацболов, моя невестка - Женя Тараненко. Ее били при задержании. А она - социолог, аспирант РГГУ и находилась среди ребят, проводя социологические исследования..." Эти звонки заставили меня задуматься. Я нашел в Интернете пару статей Лимонова на данную тему, интервью приглашенных им в дело трех-четырех адвокатов из тех, что до этого защищали ребят, захвативший кабинет Зурабова, а также комментарии нескольких наиболее активных родителей обвиняемых. Лимонов писал, что все парни и девушки - безусловные герои, осмелившиеся заявить в лицо всевластному правителю, чтобы тот уходил подобру-поздорову, но о попытке захвате власти не может быть и речи. "Адвокаты партии" (именно так они называли себя), вторя Лимонову, подчеркивали, что акция прямого действия нацболов носила исключительно мирный характер, и, тем не менее, предрекали: наказание за эту акцию будет, вероятно, таким же суровым, как и за акцию в здании Минздрава. А вот в комментариях обезумевших от горя родителей, за их мольбами о пощаде, обращенными к властям, слышалось еще и плохо скрываемое недовольство Лимоновым,«подтолкнувшим» хороших, честных и чистых «мальчиков и девочек» на эту акцию и не сумевшим, как они полагали, обеспечить ребят надежной защитой. (Чуть позже родители под влиянием своих действительно героических детей стали меньше обращаться к властям с призывами к милосердию, но их негативное отношение к Лимонову сохранялось еще долго.) Почитав и обдумав все, я отправился в Иркутскую тюрьму к своему подзащитному Скрипнику. "Миша, - сказал я ему, - ко мне обратились родственники двух девушек, арестованных в Москве по делу о захвате приемной Путина. Просят, чтобы я взялся за их защиту". "Валентиныч, - а ты сможешь и там, и здесь?.. - Осторожно спросил Михаил, над которым нависала угроза получения “ пыжа” (пожизненного срока заключения). Почти все время следствия и суда (а это более двух лет!) он просидел в подвале Иркутского централа в нечеловеческих условиях –практически без дневного света, в камере, затопляемой водой по щиколотки, напротив той самой "исторической" камеры, где когда-то содержался адмирал А. В. Колчак. Если вам доведется когда-нибудь побывать в музее, недавно открытом в Иркутском СИЗО, и вы посетите там камеру Колчака, то знайте: рядом с ней, чуть наискосок, но в еще гораздо худших условиях и куда более длительное время, сидел Михаил Скрипник. И это было почти сто лет спустя после гибели Александра Колчака - в наш гуманный, продвинутый, айфонно-андроидный век! "Я постараюсь, Миш, - пообещал я. - Помогу им немного, поддержу. А ездить буду, когда здесь перерыв..." Прощаясь, Михаил попросил привезти ему какую-нибудь новую книжку Лимонова. «Скажи, что тут вся тюрьма его книгичитает..." И это была правда, - книги Лимонова, с автографами и без, гуляли по всему Иркутскому централу, и, думаю, продолжают гулять там и поныне. В Следственном изоляторе № 6 "Печатники", где я до этого бывал неоднократно (а последний раз - буквально за месяц до посадки туда "декабристок"), по сравнению с мрачным Иркутским централом, радовали глаз и просторные кабинеты с большими чистыми окнами, и стены, выкрашенные в оптимистичный салатовый цвет. Конвойные меня помнили и быстро, "по блату", привели Алину с Женей. И сразу, обеих, завели ко мне в кабинет. Это, конечно, было не совсем по правилам. Но блат в России - великая штука! Тем более - в тюрьме. И девушки-подельницы, впервые после ареста оказавшиеся вместе, стали трещать без умолку, делясь друг с другом и со мной своими впечатлениями и тюремными новостями. С Алиной я был знаком еще до этого (ее, вместе с несколькими другими нацболками, я фотографировал на улицах Москвы для альбома "Девушки Партии"). А вот с Женей Тараненко познакомился уже здесь - в СИЗО. Обе они были грациозны и бледны, обе - очень взволнованы, но в отличие от Жени, интересовавшейся нюансами обвинения и перспективами дела, Алина больше расспрашивала меня о товарищах, оставшихся на свободе. Это, в принципе, вполне соответствовало тому, что рассказала мне о своей невестке Умка и то, что я уже сам знал об Алине Лебедевой, успевшей прославиться на весь мир, хлестнув букетом гвоздик по лицу британского принца Чарльза. "Сергей Валентинович, Сергей Валентинович! - Запричитали вдруг девушки, как бы спохватившись. - Вы можете взять на себя защиту еще двух девчонок? Ани Назаровой и Вали Долговой? Пожалуйста! Им очень плохо. Вскрыться хотят..." Не стану пересказывать то, что они мне рассказали, но Назарова и Долгова (две тоненькие, как тростиночки, девочки, вырванные из теплых московских квартир и заботливых маминых рук) перенесли сильнейшее потрясение от всего, что с ними произошло за последние дни: железные кулаки омоновцев при задержании; суд, хладнокровно вынесший постановление об их аресте; промёрзшие клетки автозаков; тюрьма с унизительными процедурами обысков; камеры с десятками настороженно-враждебных лиц сокамерниц - воровок и наркоманок; предъявление обвинения в тяжком преступлении и "успокоительные" слова защитников, что "жить можно везде". В общем, с первых дней задержания они находились на грани нервного срыва, а потом, в СИЗО, вообще впали в депрессию. Впрочем, не стоит обольщаться относительно "хорошего" психологического состояния остальных девушек. Всем им было нелегко, как нелегко было и ребятам, разбросанным по тюрьмам Москвы. Просто кто-то из них оказался чуть постарше и немного выносливей, у некоторых уже был опыт задержаний или арестов, а о ком-то мы просто не имели никаких сведений. Да, я встречал много людей, кто мужественно переносил все тяготы неволи. Но я также знал и здоровенных мужиков, которые плакали, обнимая меня при первом свидании, - так психологически тяжело им было осознать, что они оказались в тюрьме, и трудно было привыкнуть к условиям жизни в этом зазеркалье. В тот же день я связался с родителями Назаровой и Долговой и рассказал им о том, что происходит, по словам девушек, с их дочерями. Мама Вали Долговой, как оказалось, догадывалась о состоянии и настроениях дочери, но была бессильна чем-либо ей помочь, кроме направления писем, наполненных нежностью и любовью. А для родителей Ани Назаровой все это стало полной неожиданностью, - они не предполагали такую реакцию со стороны своей восемнадцатилетней дочери, окруженной дома всеобщей заботой и вниманием, но всегда проявлявшей желание быть независимой. Я согласился защищать девушек. И готов был даже делать все бесплатно, при условии, что защитники девушек так и останутся работать, а я буду помогать им, периодически приезжая из Иркутска. Аню и Валю заранее предупредили о моем приходе их адвокаты. Адвокатами у каждой из них были женщины, и уже само появление здесь мужчины, заставило девушек постараться взять себя в руки, чтобы хотя бы выглядеть более привлекательно. Женщина хочет оставаться женщиной даже в тюрьме. Особенно - в тюрьме! Но состояние подавленности и тревоги было заметно в них еще долго, и пришлось потратить немало усилий и слов, чтобы девушки поверили в то, что они надежно защищены и все, в конце концов, будет хорошо. Для этого нужно было подробно, но доходчиво объяснить им суть предъявленного обвинения, его слабости, какие-то нестыковки, рассказывать о позиции защиты и о тех доказательствах и фактах, которые ни в коем случае не сможет проигнорировать суд. В общем, только осведомленность девушек обо всех планах и действиях защиты и сопричастность к этим процессам могли отвлечь их от повседневных тюремных забот и избавить от панических настроений. Ближе к весне и Аня, и Валя стали все больше походить на обычных девочек-москвичек. Аня начала все чаще и чаще просить меня принести ей что-нибудь в СИЗО: то какую-нибудь фенечку для волос, то что-нибудь из косметики, а то штангу для пирсинга, чтобы украсить ею свой проколотый язык. Валя тоже заметно повеселела. Но ее продолжало тревожить то, что, по совету своего адвоката, она в первые дни после ареста дала признательные показания (за что ей было обещано изменение меры пресечения). И теперь боялась смотреть в глаза своим товарищам. "Успокойся, - говорил я, стараясь быть убедительным, - тебя за эти признания никто из ребят не осудит. Ведь ты не никого не предала, организаторов акции не назвала. Ты просто призналась, что участвовала в ней, так это и не секрет. А как квалифицировать ваши действия - массовые беспорядки, хулиганство или что-то еще - это уже не твое дело, ты не юрист. И вы с Аней, и Женя с Алиной, и все остальные ваши девочки оказались смелыми людьми, достойными только уважения. И еще не известно, как вели себя после задержания ваши ребята..." Потом, когда мы получили возможность ознакомиться с материалами дела, выяснилось, что, действительно, именно несколько парней не выдержали давления на них со стороны оперов и первыми дали не просто признательные показания, раскаявшись в содеянном, но и назвали всех организаторов акции. А в один прекрасный день Валя Долгова, глядя на меня своими огромными глазищами, спросила: "Сергей Валентинович, а вы в Австралии бывали?" "Нет, не был. А что?" "Мне сегодня приснилась Австралия. Точнее - небо Австралии. Не знаю, почему. Голубое-голубое, бездонное... Интересно, там такое небо?" Я рассмеялся. "А вот это мне уже нравится!.. Выйдешь на свободу, съездишь сама и посмотришь". "Наверное, дорого?" Я так обрадовался перемене ее настроения, что готов был немедленно оплатить ей поездку в Австралию или куда угодно. И вообще, признаюсь, ко всем этим девочкам я относился, как к своим детям. Что, безусловно, неправильно, потому что из-за этого я переживал за них больше, чем того требовалось для дела. Да и Лимонов меня постоянно критиковал: "Что ты к ним относишься, как к маленьким? Они давно не дети, они - взрослые люди..." И даже написал в "Лимонке" что-то типа: "Сергей Беляк – мой друг, но нам он не папа". Но я ничего не мог с собой поделать. Да и не все родственники подсудимых были согласны с Лимоновым. "Адвокат Сергей Беляк, вы наш папа!" - Написал на майке один из них и пришел в ней в суд, что вызвало одобрительный смех не только со стороны защитников и подсудимых, но и со стороны гособвинителей... "Ребята, не обращайте внимания на наши споры с Лимоновым,- успокаивал я подсудимых, которые с удивлением, а то и с растерянностью наблюдали за нами из своих клеток. - Эдуард - ваш лидер, он занимается политикой. А я призван сюда для другого - чтобы вас защитить"... И когда Валя Долгова, стоя у окна с видом на голый тюремный двор, заговорила вдруг о далекой Австралии, я понял, что она, наконец, поверила в себя и в наш общий успех. "Деньги на поездку у тебя будут, - пообещал я. – Сам тебе дам. Съездишь, куда захочешь. А пока для нас главное - все грамотно сделать в суде"... Выйдя из СИЗО, я тут же позвонил родителям Вали. Трубку взяла ее мама. "Все, - сказал я, - можете быть спокойны: с вашей дочерью уже ничего плохого не случится". "А что произошло?" "Ей сегодня приснилось небо Австралии..." Когда все закончилось, и Валя Долгова вместе с другими девушками и парнями оказалась на свободе, я был в Иркутске. На оглашение приговора я не поехал. Традиционно. С 1997 года, с дела Климентьева, это превратилось, как бы, в хорошую примету. "Примета" сработала и на сей раз. А свое обещание, данное Вале в СИЗО, я выполнил. Но за год до всего этого, когда я еще только начал ездить в Печатники к своим "декабристкам", ко мне обратился пресс-секретарь НБП Александр Аверин. Он попросил, чтобы я подключился еще и к защите его жены - Натальи Черновой, которая сидела там же. "Ну, что ж, - сказал я, подумав, - где четыре, там и пятая..." Тем более что Наташа Чернова уже однажды была моей подзащитной. Это случилось после того, как, в знак протеста против политики, проводимой правительством России, она бросила в премьер-министра Михаила Касьянова куриное яйцо (символическую, но не менее страшную для путинских чиновников и его верных слуг "гранату" национал-большевиков, которую не могли уловить никакие металлоискатели). Наталья была тогда арестована по обвинению в хулиганстве и помещена в СИЗО-6. Но ненадолго. Положительные характеристики, наличие семьи, профессия художницы, папа - бывший милиционер и отсутствие судимости помогли тогда прекращению ее дела. К тому же, потерпевший Касьянов заявил правоохранителям, что прощает напавшую на него нацболку и не настаивает на ее наказании. И хотя подобные дела не прекращаются за примирением сторон, Пресненский районный прокурор, которому я лично пообещал, что ничего подобного Чернова уже более не совершит, распорядился уголовное дело в отношении нее все-таки прекратить. Но, к сожалению, Наташа меня тогда подвела: не прошло и месяца, как она снова оказалась в СИЗО-6 уже в качестве одной из "декабристок". И кто знает, может, зря я тогда старался, и лучше бы ей задержаться в "шестерке" еще на один-два месяца, чем потом отдавать несколько бесценных юных лет своей жизни тюрьмам и лагерям. А яйцо, брошенное в Касьянова, девушке, естественно,припомнили. Но трагикомичность всей этой ситуации заключалась в том, что Михаил Касьянов очень скоро превратился из представителя "кровавого режима" в союзника нацболов по оппозиционной коалиции "Другая Россия". Впрочем, я понимаю, что в тот момент, когда Наташе посчастливилось быстро выйти на свободу, не заплатив за нее ничем - ни слезами, ни временем, ни страданиями (а доставшаяся даром свобода, как и подаренный щенок, ценится гораздо меньше), она была молода и неопытна. И вместо того, чтобы какое-то время спокойно посидеть, что называется, на берегу, девушка бросилась с кручи в бурную реку, и ее понесло по течению. Сейчас, предполагаю, она поступила бы более осмотрительно, и мне не пришлось бы за нее извиняться перед прокурором. Но тогда, видимо, для этого не пришло еще время. И второй раз за свою свободу Наташе пришлось заплатить уже по полной. "Свободы нет нигде, и она есть везде. Свобода измеряется в количестве! Ее может быть больше или меньше, быть или не быть ее не может", - любит сейчас повторять Наташа. И хотя я видел ее слезы, она - сильный человек. А этими фразами, несколько, правда, напыщенными и отдающими запахом залежавшихся в библиотеках сборников популярной философии, она, мне кажется, просто пытается доказать (и прежде всего - самой себе), что оставалась свободной в душе все годы, проведенные в неволе, и что эти годы не пропали для нее даром. Дурак не поймет, пошляк посмеется, а я скажу: "Так оно и есть". Впрочем, лично я за то, чтобы свободные в душе люди все-таки могли еще и свободно дышать. И не по чуть-чуть, а полной грудью. "Неограниченная свобода или смерть!" - Писали когда-то на своих черных знаменах анархисты. И вот с ними я согласен больше. Только не надо воспринимать слова "неограниченная свобода" вульгарно и пошло! А все компромиссы - оправдание несвободы. Вскоре после разговора с Авериным мне позвонил некто Игорь Дьяков - "писатель-патриот" из компании А. Архипова и С. Жарикова. В 1991 году Дьяков с Жариковым издали угарную книжку "Рассказы о Ленине" (собрание забавных историй и анекдотов про Владимира Ильича), а затем все трое угорали над Жириновским, пока тот не стал депутатом Государственной Думы. После этого неформал Жариков из поля зрения Жириновского навсегда исчез, острый на язык Архипов то исчезал, то появлялся, а вот практичный патриот Дьяков записался в "советники" лидера ЛДПР. Позвонив мне, по старой памяти, он стал упрашивать найти "недорого защитника" для сына его знакомых, оказавшегося тоже участником декабрьской акции лимоновцев. "Иваном зовут. Очень хороший парень, - расхваливал Дьяков Ивана Королева. - Папа его, ученый-историк, сам не свой от горя, мама - места себе не находит. Помоги!.." Следом за ним, за двух парней, а потом еще за двух, оставшихся без защитников, попросил Лимонов. "Сергей, выручай!" - сказал он. Я знал, что четырем адвокатам, взявшимся защищать по одному или по двое обвиняемых, платил сам Эдуард. В силу этого они раструбили на весь мир, что являются "адвокатами партии". Но тогда, по логике, получалось, что остальные 30-ть с лишним нацболов остались без "партийной" защиты. Чем были явно недовольны их родители, большинство из которых не имели возможности оплачивать услуги столичных адвокатов. Пришлось прибегнуть к помощи адвокатов "по назначению", а им, традиционно, не очень доверяют клиенты, полагая, что те либо не имеют опыта, либо не блещут талантами, либо вообще работают на обвинение. Хотя, в большинстве своем, именно из таких адвокатов, ранее бравшихся за дела нацболов, и сформировался квартет "адвокатов партии". Понимая все это и хорошо зная, что Эдуард был бы рад оплачивать услуги всех адвокатов, но у него нет таких денег, я решил, что возьму под свое крыло как его парней, так и протеже Дьякова. В итоге, за короткое время у меня появилось сразу десять подзащитных! И все они находились в разных тюрьмах, все нуждались в постоянных консультациях и все хотели общения. Всего этого, как легко догадаться, хотели не только они, но и их родители. И выход в такой ситуации был лишь один - мне самому пригласить себе в помощь еще пару адвокатов. Что я и сделал, передав коллегам те небольшие суммы денег, что успел получить от некоторых родителей, да еще ежемесячно доплачивая им из собственного кармана. Сергей Беляк Продолжение следует Вверху - нацболки на скамье подсудимых на процессе 39-и |
|
| Copyright © 2006-2019 «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» При полном или частичном использовании материалов, ссылка на "АПН Северо-Запад" обязательна |
