 |
|
| ГЛАВНАЯ |  |
НОВОСТИ | |
ПУБЛИКАЦИИ | |
МНЕНИЯ | |
АВТОРЫ | |
ТЕМЫ |
| Пятница, 22 ноября 2024 | » Расширенный поиск |
 Танк "Андрей Жданов"
Издательство "Молодая гвардия" в серии "Жизнь замечательных людей" выпустило биографию выдающегося деятеля сталинской эпохи Андрея Александровича Жданова авторства историка, публициста, редактора ныне запрещенной легендарной газеты "Лимонка" и постоянного автора "АПН Северо-Запад" Алексея Волынца. Публикуем отрывок из этой работы, касающийся рукводства Ждановым военной промышленностью Ленинграда в 30-е - начале 40-х годов, любезно предоставленный редакции автором. Ленинградская военная промышленность в 1930-е годы выросла более чем в три раза и давала почти треть всего военного производства СССР. Город играл ключевую роль в производстве брони, военных кораблей, тяжелых танков, артиллерии, боевых самолётов, средств связи. Обеспечение роста и бесперебойной деятельности этих предприятий являлось одной из главных забот первого секретаря Ленинградского горкома и обкома. Ленинградский военный округ (ЛВО) был одним из крупнейших и стратегически важных в стране, охватывал территорию всего Северо-Запада России — от Пскова до Мурманска, от Финского залива до вологодских лесов. Вскоре после нового назначения, ещё в 1935 году, Жданов становится и членом военного совета ЛВО. В сентябре того же года он наблюдает за большими военными манёврами округа. В отличие от проходивших в то же время «парадных» манёвров Киевского военного округа с участием иностранных военных наблюдателей, манёвры ЛВО проводились без чужих глаз и предварительных репетиций. В итоге, была вскрыта масса недостатков в организации и хозяйстве растущей армии — танки «выходят из боя» по техническим причинам, грузовики вязнут в неразведанных дорогах, нарушается управление и т. п. Однако пока главное внимание Жданову приходилось уделять не армейским частям, а ленинградской военной промышленности. Её форсированное развитие, стремительный рост сложности техники неизбежно порождали организационные, ведомственные и личностные конфликты — в суровых условиях 1930-х годов порой весьма острые и драматические. Уже летом 1935 года Жданову пришлось разбираться с докладной запиской начальника управления НКВД по Ленинградской области «О состоянии производства танков на Кировском заводе». В течение года Кировский завод должен был выпустить 30 новейших танков Т-28, но к лету сумел произвести лишь две машины. Танк разрабатывался ленинградскими конструкторами. Серийное производство этих трёхбашенных гигантов было начато на Кировском заводе только в предыдущем году. Поэтому производство сталкивалось со значительными организационными и техническими трудностями. Например, Ижорский завод не справлялся с поставками бронированных корпусов для Т-28, в течение 1935 году брак по броневому листу достигал 48 процентов. По итогам ждановского разбирательства провели капитальную модернизацию ряда цехов и закупили за границей необходимые станки. Сборочные цеха были освобождены от параллельных заказов на многотонные прессы и краны, полностью переведены исключительно на работу с танками. Серийное производство Т-28 было отлажено к началу 1936 года. С производством брони на Ижорском заводе пришлось разбираться отдельно. В 1933 году, когда началось массовое производство танков в СССР, на старейшем в городе, основанном ещё Петром I предприятии создали центральную научно-исследовательская броневую лабораторию. Ее возглавил молодой инженер, в начале 1920-х годов беспризорник, а потом выпускник рабфака и Ленинградского горного института, 28-летний Андрей Завьялов. Лаборатория проделала внушительную исследовательскую работу по улучшению качества брони, разработке новых сортов и способов её производства. Однако новые технологии Завьялова не встретили понимания у руководства завода, которое на фоне роста заданий боялось ломать уже отлаженное производство. Возник конфликт. Показательно, что в развернувшейся дискуссии партийный комитет завода поддержал молодого специалиста. Тем не менее, руководство завода не желало рисковать и отвергло все перспективные начинания. Более того — начальник лаборатории Завьялов и его заместитель были уволены с завода. Тогда Завьялов обратился в Ленинградский обком партии к Жданову. Жданов начал детальное разбирательство. В мае 1936 года Завьялов в сопровождении работников НКВД был отправлен в Москву на заседание СТО — Совета труда и обороны — центрального органа СССР, ведавшего военным производством и экономическими вопросами обороны. По итогам заседания Политбюро поручило Жданову выехать на Ижорский завод и лично разобраться в сущности «броневой» проблемы. Для изучения обстоятельств дела Ждановым была образована комиссия специалистов, которая, исследовав все детали и технические вопросы конфликта, сочла необходимым снять с работы всё руководство завода и восстановить в должности уволенного инженера Завьялова. 16 июня 1936 года Жданов провел закрытое совещание с начальниками политотделов сорока четырёх соединений ЛВО. Помимо всего прочего обсуждалась и ситуация с производством и качеством военной продукции Ленинграда. Начальник политотдела 6-й танковой бригады заявил: «Танки Т-28 1934 года выпуска, сделанные на Кировском заводе, полностью боеспособными признать нельзя, но машины 1936 года выпуска показали на испытаниях прекрасные качества». 6-я танковая бригада, была одной из четырёх тяжелых танковых бригад, созданных в декабре 1935 года в разных регионах СССР. Бригады оснащались ленинградскими танками Т-28 и считались стратегическим средством, входили в состав резерва Главного командования. 6-я танковая базировалась в Слуцке (бывшем Павловске), на окраине Ленинграда. Через три года бригада станет одним из ключевых участников прорыва линии Маннергейма. В следующем 1937 году в состав бригады войдёт один именной танк Т-28 «Андрей Жданов» — на его левом борту и лобовой броне приварят металлические буквы с именем нашего героя (в тяжелых танковых бригадах существовал целый ряд именных танков — «Сталин», «Киров», «Маршал Ворошилов», «Калинин» и т. д.). Танк «Андрей Жданов» будет регулярно участвовать в парадах на Красной площади в Москве, в 1940 году — успешно сражаться на Карельском перешейке и погибнет уже в ходе Великой Отечественной войны… 16 июня 1936 года, отвечая на вопросы военных о качестве боевых машин, Жданов счел необходимым специально остановиться на недавних событиях вокруг Ижорского завода: «Не так давно Комиссия Обороны разгромила руководство Ижорского завода за качество брони. Руководство было снято. Они не работали над качеством брони и отстали. Ижорский завод является ведущим по броне на протяжении 6—8 лет. Это вопрос самой большой политики для нас. Мы ни перед чем не остановимся и будем поступать как на Ижорском заводе». 23 декабря 1936 года в Смольном под руководством Жданова прошло закрытое совещание всех руководителей военных заводов и директоров гражданских предприятий Ленинграда, выполняющих крупные военные заказы. Особой критике Жданова подверглось теперь руководство Кировского завода — за медленный темп работ над проектами новых танков с противоснарядным бронированием. Через несколько месяцев, в 1937 году, восстановленный Ждановым в правах начальник броневой лаборатории 32-летний Завьялов назначается одновременно главным металлургом и заместителем главного инженера Ижорского завода. Жданов поставит его в известность, что руководство СССР возлагает на главного металлурга персональную ответственность за производство и качество брони. Со своими задачами Завьялов справится. Накануне Второй мировой войны именно он разработает лучшие сорта брони и новые технологии изготовления сварных корпусов и башен танков, которые позволят значительно повысить объемы танкового производства. История с уволенным и восстановленным металлургом не была единичной. Жданов умел находить и подбирать толковых специалистов самого разного профиля. Так в Вятке, которая в 1920-е годы входила в Нижегородский край, заведующим агитационно-пропагандистским отделом работал бывший политкомиссар Гражданской войны тридцатилетний Михаил Кошкин. По предложению Жданова (тогда 1-го секретаря Нижегородского крайкома) Кошкина направили на учебу в Ленинградский политехнический институт на кафедру «автомобили и тракторы» — Нижегородской промышленности требовались свои специалисты, проверенные большевики с высшим техническим образованием. Окончание Кошкиным вуза совпало с началом ленинградского этапа биографии Жданова, и бывший партчиновник из Вятки остался на работе в танковом конструкторском бюро Кировского завода. Через несколько лет Михаил Ильич Кошкин станет создателем самого известного в мире танка, лучшего танка Великой Отечественной войны — знаменитого Т-34. В апреле 1937 года Политбюро упраздняет Совет труда и обороны, взамен при Совнаркоме СССР образован Комитет обороны. В его состав включён и секретарь ЦК Андрей Жданов. Так наш герой официально входит в высший военно-экономический орган страны. Ещё одним ярким примером уникальности многих выдвиженцев Жданова станет судьба Дмитрия Устинова, будущего Маршала Советского Союза, министра обороны СССР, бессменного главы всего военно-промышленного комплекса нашей страны на протяжении сорока лет. В 1937 году Устинов работал инженером в конструкторском бюро завода «Большевик». Завод «Большевик», бывший Обуховский завод, один из крупнейших и старейших в городе на Неве, наряду с Путиловским — важнейший центр металлургии и машиностроения. В конце 1920-х Дмитрий Устинов работал слесарем на Балахнинском бумажном комбинате, который строился в Горьковском (Нижегородском) крае под руководством Жданова. В начале 1930-х годов молодой комсомолец по распоряжению партии направлен в Ленинград на учёбу в Военно-механический институт — ныне знаменитый Технический университет «Военмех», носящий имя Устинова. «Всё произошло быстро и для меня неожиданно, — вспоминал один из мартовских дней 1938 года Дмитрий Устинов. — Однажды вечером мне сообщили, что поскольку главный конструктор завода болен, мне, как его заместителю, придется докладывать завтра А. А. Жданову о работе конструкторского бюро. Времени на подготовку было очень мало. О составлении письменного доклада не могло быть и речи. Только продумал его содержание и набросал план. В назначенное время прибыл в Смольный. Андрей Александрович вначале расспросил, давно ли я в партии, получаю ли моральное удовлетворение от новой работы, как идут дела на заводе, как живу и не тесно ли в одной комнате с семьей в четыре человека. Беседа приняла непринужденный характер. Я доложил о работе конструкторского бюро, об узких местах, трудностях, высказал свои соображения о том, что желательно сделать в ближайшее время и в перспективе. По-видимому, мой доклад и ответы на заданные им вопросы удовлетворили А. А. Жданова. Заканчивая разговор, он спросил, как мне удалось за короткое время изучить производство. Я ответил, что тесные связи с заводом у меня установились задолго до перехода туда, а работа в конструкторском бюро, ежедневное посещение основных цехов и активное участие в жизни заводской парторганизации позволили быстро вникнуть и в общее состояние дел, и в проблемы дальнейшего развития предприятия». Вскоре последовала еще одна встреча со Ждановым, после чего тридцатилетнего инженера оправили в Москву на «смотрины» в ЦК партии. Там ему и предложили возглавить завод «Большевик». «Возвратившись из Москвы, — вспоминал Устинов, — я прямо с вокзала поехал на завод. Поднялся на второй этаж заводоуправления. Зашел в кабинет директора, сел за стол и задумался о том, как и с чего начать работу в новой должности. Мои раздумья прервал телефонный звонок. В трубке раздались короткие гудки, а я все продолжал держать ее возле уха…» Следующим утром новый директор вместе с секретарём заводского парткома Василием Рябиковым прибыли в Смольный на приём к Жданову. «Андрей Александрович, — рассказывает Устинов, — поднялся нам навстречу, крепко пожал руки, поздравил меня с назначением. — Ну вот, — сказал он с удовлетворением, — теперь у вас упряжка получится сильная. Должна получиться! Ведь вы с Рябиковым, если не ошибаюсь, знакомы давненько и далеко не шапочно. Знаний вам не занимать. Порох тоже, мне кажется, есть в достатке. Верно? Ну а опыт — дело наживное. Все это Жданов говорил, пока мы шли от середины просторного кабинета, где он нас встретил, к столу, пока усаживались на стулья, говорил приветливо и просто. И я почувствовал, как схлынуло напряжение, в мыслях появилась спокойная, созвучная ждановскому тону ясность. — А завод ваш пока работает плохо, — продолжал он. — Вы знаете не хуже меня, что уже несколько лет не выполняется государственный план. И это при тех богатых технических возможностях, которыми завод располагает. Вы задумывались, почему так происходит? Ведь и люди у вас прекрасные, и работать по-настоящему умеют. Но на заводе нет должного порядка, дисциплины, ответственности за порученное дело. Люди устали от штурмовщины и безалаберности. Вы замечали, как утомляет людей отсутствие дисциплины? Неорганизованность ставит в положение отстающих даже хороших работников. Значит, что для вас сейчас самое важное, самое главное? Дисциплина. Наша, большевистская, сознательная дисциплина, дисциплина действия, инициативы, активности… Надо помнить, что и технология, и ремонт оборудования, и чертежное хозяйство — все это вопросы и политические, вопросы работы с людьми». Имя Жданова упоминается практически во всех мемуарах крупнейших конструкторов советского оружия в предвоенные годы. Народный комиссар вооружения СССР Борис Львович Ванников описал в мемуарах одно из совещаний в кабинете Сталина, прошедшее за несколько месяцев до начала войны, связанное со спорами по поводу производства пушки крупного калибра: «Вскоре меня вызвал И. В. Сталин… Он очень внимательно выслушал мои доводы. В это время в кабинет вошел А. А. Жданов, и Сталин, обращаясь к нему, сказал: — Ванников не хочет делать 107-миллиметровые пушки для... танков. А эти пушки очень хорошие, я с ними воевал в гражданскую войну. — Ванников всегда всему сопротивляется, это стиль его работы, — ответил Жданов. Сталин, вероятно, не хотел действовать в этом вопросе поспешно. — У Ванникова, — сказал он, — имеются серьезные мотивы, их надо обсудить. — И, по-прежнему обращаясь к Жданову, добавил: — Ты у нас главный артиллерист, поручим тебе возглавить комиссию с участием товарищей Кулика, Ванникова, Горемыкина (тогда — нарком боеприпасов) и еще кого найдешь нужным. И разберитесь с этим вопросом…» Один из руководителей советской военной экономики в 1941-45 годах, а затем и советского атомного проекта Борис Львович Ванников писал свои мемуары на излёте жизни, не надеясь на публикацию. В отношении неформальных рангов и лидерства в своей области бывший сталинский нарком был весьма щепетилен, а к нашему герою и при его жизни относился без особой комплиментарности – в том споре о пушке Жданов был не на его стороне. Поэтому приведенные Ванниковым слова Сталина о Жданове – «Ты у нас главный артиллерист…» – сомнений не вызывают, они отражают неформальную иерархию и разделение труда в сталинском Политбюро накануне мировой войны. Вспоминая совещания военных, производственников и конструкторов под председательством Жданова, Б. Л. Ванников отмечает, что тот вёл их весьма жёстко. Кстати, и сам Ванников, и его оппонент в споре о крупнокалиберных орудиях — начальник Главного артиллерийского управления армии, маршал Григорий Кулик — были людьми очень жёсткими, чрезвычайно властными и конфликтными. Наш же герой лично всегда был скорее мягок и дипломатичен, но, как видим, ради дела умел с волками выть по-волчьи… Иначе вспоминает работу со Ждановым знаменитый конструктор пушек Василий Грабин: «После совещания, пригласив меня в кабинет, Кулик поинтересовался состоянием рабочих чертежей по ЗИС-2… Пока мы обсуждали состояние дел по ЗИС-2 и другим орудиям, раздался телефонный звонок. Маршал взял трубку. — Кулик слушает. — После паузы: — Здравствуйте, Андрей Александрович. — И начал пересказывать итоги совещания по ЗИС-2. Как я догадался, собеседником Кулика был секретарь ЦК Жданов. Узнав, что я сейчас в кабинете у Кулика, Жданов попросил маршала передать мне телефонную трубку. Поздоровавшись, он спросил:
Жданов встретил меня приветливо.
— Не рискованно ли запускать пушку в валовое производство, не проверив кучность с новым стволом? Набрав номер “кремлевки”, он сказал: В мемуарах Грабина стиль работы нашего героя заметно отличается от описанного Ванниковым, Вероятно, Андрей Александрович умело пользовался индивидуальным подходом: мог властно прессовать жёстких людей и быть мягким и обходительным с теми, кто предпочитал иной характер работы. У Грабина так же было немало профессиональных споров со Ждановым, например, по поводу специальной 76-миллиметровой полуавтоматической пушки для вооружения подводных лодок и военных транспортов. Грабин вспоминал: «Жданов настаивал на том, что создавать специальные пушки не следует, нужно изыскать другие возможности. Позиция его была вполне понятна. Новая пушка — дело дорогое, связанное с огромными капитальными затратами. Нужно оборудование, специальные сплавы и многое другое. Тем не менее, я продолжал отстаивать свою точку зрения…» Грабин рассказал о ещё одном случае со Ждановым, когда Сталин поручил ему «лично, никому не передоверяя, в кратчайший срок подготовить проект решения по перевооружению тяжелого танка…». «На совещании у Жданова, — вспоминает Грабин, — Федоренко представлял заказчика танков, Котин, Зальцман и Казаков — создателей танков, я — артиллеристов. В задачу нашей «пятёрки» входила выработка основных характеристик танка и пушки и подготовка проекта постановления ЦК и СНК». Комбриг Яков Федоренко был тогда начальником Автобронетанкового управления армии. Жозеф Котин — конструктор созданного в Ленинграде тяжелого танка КВ. Исаак Зальцман — с 1938 года директор Кировского завода в Ленинграде, будущий главный организатор массового производства в СССР танков. Николай Казаков — с 1938 года директор Ижорского завода, в годы войны он станет наркомом тяжелого машиностроения СССР. В военной истории заслуги Котина, Зальцмана, Казакова, Федоренко и Грабина хорошо известны и бесспорны. Наш же герой такого признания лишён. А ведь заметим, что Котин, Зальцман и Казаков — ленинградцы, «люди Жданова», именно им замеченные и выдвинутые на ответственные посты. Да и Грабин не чужой Жданову человек — свою конструкторскую работу он начал на артиллерийском заводе № 92 в Горьком в 1933 году, ещё при Жданове. Но вернёмся к мемуарам Грабина: «Открывая первое заседание, Жданов предупредил: — Партия и правительство придают большое значение перевооружению тяжелого танка, прошу вас подойти со всей серьезностью к разработке тактико-технических требований и к определению сроков создания танка и пушки. Сроки должны быть минимальными. Фашистская Германия разгуливает на Западе. Не исключено, что в ближайшее время она нападет на нас. Нам стало известно, что немцы работают над созданием толстобронных танков с мощным вооружением. Наши тяжелые танки слабо вооружены. Закончив сообщение, Жданов предложил нам приступать к работе. Ленинградские производители танков и начальник Автобронетанкового управления, ссылаясь на технические и производственные причины, сопротивлялись предложениям вооружить тяжелый танк 107-миллиметровой пушкой. Грабин пишет: «Слово за слово: от частностей перешли к общим задачам танка. Их позиция была прежней: главное — броня и маневр. Особой остроты спор достиг, когда я заявил: “Танк — повозка для пушки”. Это вызвало бурю негодования. Мои коллеги пошли к Жданову и доложили ему о моих взглядах на роль танка. Выслушав их, Жданов сказал: — Грабин прав. Такой оценки мои оппоненты не ждали…» Максима «Танк — повозка для пушки» после Второй мировой стала и до наших дней является общепризнанной в военной теории и практике всех стран. Заметим, что весной 1941-го она еще не была очевидной. Но «чиновник» Жданов стремительно и чётко ориентируется в этом вопросе. Совместная работа в кабинете ЦК продолжалась. Грабин несколько раз упоминает: «Пришлось снова обратиться к Жданову… И этот вопрос пришлось решать у Жданова…» Второй день совещания под руководством Жданова оказался не легче. «Кое-как, со спорами и без взаимного понимания, — пишет Грабин, — согласовали почти все вопросы, кроме главного — о сроках… Снова пошли к Жданову, проинформировали его о наших разногласиях. Жданов обратился к Котину: Когда наконец смех утих, Жданов сказал: Справедливость требует отметить, что сцена эта продолжалась гораздо дольше, чем в моем пересказе. За три эти слова: “Сорок пять дней” — я выслушал много шуток в свой адрес. Пошла наша “пятёрка” советоваться. Танкисты уже без смеха советовали мне увеличить названный срок в несколько раз. Я стоял на своем. Ясно стало, что соглашения нам не достигнуть. С тем и пришли к Жданову. Первые его слова были: Я не выдержал. ...В тот же день я выехал на завод, не дожидаясь подписания решения. На прощание Жданов сказал: Отметим далёкую от гнетущей атмосферу в кремлёвском кабинете Жданова. И его вполне профессиональную ориентацию в вопросах сроков производства. И благожелательное, даже заботливое отношение к талантливому конструктору, который берёт на себя ранее невиданные обязательства. Из 140 тысяч полевых орудий, которыми воевали наши солдаты во время Великой Отечественной войны, более 90 тысяч были сделаны на заводе, которым руководил Василий Грабин, еще 30 тысяч были изготовлены по проектам Грабина на других заводах страны. Поэтому высокая оценка деятельности Жданова в области артиллерийского производства, данная посмертно и спустя много десятилетий «гением советской артиллерии», заслуживает самого пристального внимания. Практически в то же время, двумя месяцами ранее, Жданову пришлось разбираться и с вопросами производства самолётов-штурмовиков Сергея Ильюшина. Крупнейший советский авиаконструктор Александр Яковлев, по чьим проектам было произведено рекордное в мире количество самолётов — 70 тысяч, пишет следующее: «…Мне припомнился один эпизод, происшедший незадолго до войны, в феврале 1941 года. По срочному вызову нарком и я поехали к Сталину. В его кабинете находились Маленков, Жданов и директор ленинградского Кировского завода Зальцман. Сталин был возбужден и нервно расхаживал по кабинету. Как выяснилось, нас вызвали по поводу производства штурмовиков Ильюшина. Завод, выпускавший Ил-2, сорвал сроки сдачи машин. Илы производились тогда в условиях довольно сложной кооперации. Бронированные корпуса штурмовика поставлял один завод, а ему, в свою очередь, раскроенные броневые плиты заготовлял другой. Не добившись накануне толкового ответа о причинах задержки выпуска штурмовиков, Сталин позвонил в Ленинград Жданову и поручил ему разобраться в этом деле. Жданов вызвал руководителей завода и дал им серьезную трепку за несвоевременную подачу корпусов штурмовика, но виновные ссылались на задержку в получении раскроя бронированных листов с Кировского завода. Пришлось вызвать и Зальцмана. Последний, чтобы оправдаться в глазах Жданова, привез ему одну из синек серийных чертежей корпуса Ил-2, полученных с авиазавода. Синька уже побывала в цехах, на верстаках, и была испещрена многочисленными технологическими пометками. Зальцман разложил на столе у Жданова этот чертеж и заявил, что низкое качество чертежей является причиной большого брака и срыва выполнения задания по броне. Жданов сообщил об этом Сталину. В результате состоялось обсуждение вопроса об Илах, на которое вызвали нас, Жданова и Зальцмана. Когда Зальцман стал потрясать перед Сталиным якобы негодным чертежом, я сразу понял, в чем дело. Чертеж действительно был рабочим цеховым документом — рваный, в масляных пятнах, а многочисленные технологические пометки можно было принять за исправление ошибок. Зальцман изобразил дело таким образом, будто бы все чертежи штурмовика находятся в таком состоянии. Сталин рассвирепел. — Мне давно говорили, что Ильюшин неряха. Какой это чертеж? Безобразие. Я ему покажу. Я вступился за Ильюшина, постарался объяснить, в чем дело, но Сталин ничего не хотел слушать. Он соединился по телефону с Ильюшиным и заявил дословно следующее: — Вы неряха. Я привлеку вас к ответственности. Ильюшин что-то пытался объяснить по телефону, но Сталин не стал с ним разговаривать. В тот же вечер расстроенный Сергей Владимирович поехал в Ленинград и утром, прямо с поезда, отправился на Кировский завод. Там с цеховыми работниками он детально во всем разобрался и о нечестном поступке Зальцмана доложил Жданову, от которого Зальцману крепко попало». Заметим, что, докопавшись до сути, наше герой отнюдь не выгораживает «своего» человека Зальцмана. Таких примеров воспоминаний инженеров и конструкторов о совместной работе со Ждановым можно привести множество. Написаны они в годы, когда наш герой давно умер, и никто не был обязан ни вспоминать его, ни тем более вспоминать положительно. Но из всех мемуаров людей науки и дела Жданов предстаёт весьма толковым управленцем, менеджером, который по-деловому и квалифицированно организует и координирует работу технических специалистов. Нет нужды пояснять, насколько такая «менеджерская» функция необходима в любом сложном производстве – её значение для достижения требуемого результата вряд ли меньше чем у сугубо технических работ. Так что, основываясь на мемуарах создателей советского оружия, отметим и эту заслугу товарища Жданова – именно он, продираясь через все сложности совсем молодой, еще неопытной советской промышленности, координировал работы по созданию множества новых образцов нашего оружия непосредственно перед Великой Отечественной войной. В апреле 1941 года на заседании Военного совета флота рассматривался вопрос о средствах борьбы с новыми магнитными минами. Исследовательские работы по «размагничиванию» кораблей вёл Ленинградский физико-технический институт (ЛФТИ), где над этой темой трудились молодые ученые — Анатолий Александров и будущий «отец» советской атомной бомбы Игорь Курчатов. С докладом об итогах исследований Александрова пригласили на Военный совет флота. Примечательно, что докладывавший тогда члену Политбюро и всем советским адмиралам ленинградский учёный Анатолий Александров в годы Гражданской войны добровольцем воевал против большевиков в армиях Деникина и Врангеля. После разгрома и бегства белых в 1920 году он остался в Крыму, где вопреки мифам о повальных расстрелах был вскоре освобождён. Работая в период нэпа школьным учителем, увлёкся научной физикой, что и привело его в Ленинградский физтех. Много позже, уже в 1978 году академик Александров оставил магнитофонную запись своих воспоминаний, опубликованную уже в наше время: «В апреле 1941 года я был вызван на обсуждение вопроса о размагничивании на Военный совет флота. Председательствовал адмирал Кузнецов, были Галлер и Исаков, все командующие флотами и флотилиями, присутствовал Жданов. После доклада о системе ЛФТИ главнокомандующий флотом Кузнецов начал высказывать сомнения: требуется много кабеля, работа потребует отрыва кораблей от службы и т. д. Но тут выступил Жданов, он сказал Комфлота очень резко: “Так сейчас-то мы можем кабель получить от тех же немцев, а если мы сейчас, срочно, не оборудуем корабли этим вооружением, так будут огромные потери! Нужно немедленно, как можно быстрее оборудовать корабли этой системой!” …Было принято решение о немедленном оборудовании всех кораблей системами ЛФТИ, определены организации-исполнители, обязали ЛФТИ выпустить и магнитометры. Одновременно их начала выпускать и промышленность…» Вскоре после описанного совещания со Ждановым, уже к июлю 1941 года, Александров и Курчатов обеспечат «размагничивание» всех судов Балтфлота и затем отправятся проводить аналогичные работы в Севастополь. С сентября 1942 года, когда Курчатов возглавит исследования по «атомному проекту», Александров будет его заместителем, а в начале 1950-х годов этот бывший деникинский доброволец станет создателем первых атомных подводных лодок в нашей стране. Тем ценнее свидетельство такого очевидца — обратим внимание, как Жданов не только сразу понимает значение сложного технического проекта, ещё не вполне ясного даже для многих флотских руководителей, но и практически на ходу прикидывает, где взять для его реализации дефицитные ресурсы и оборудование. Необходимый кабель был продуктом для тех времён достаточно сложным и дефицитным, а требовалось его на эти цели до 1000 километров! Вот Ленинградский завод «Севкабель» не успевал справляться с таким заказом. Но весной 1941 года ещё можно было попытаться успеть, купив недостающее у «тех же» немцев, от мин которых и готовили размагничивание кораблей… В первой половине 1941 года выпуск военной продукции вырос по сравнению с 1937 годом в четыре раза. Появилось множество образцов новой военной техники всех видов. Андрей Жданов к этому прямо причастен. За такие заслуги положено ставить памятники – Жданову здесь не досталось и памяти. В последние десятилетия публицисты и историки с восклицаниями и придыханиями всячески исследовали и разглядывали несколько абзацев, мимоходом брошенных нашим героем по поводу творчества одной из поэтесс. На этом фоне действительно значительная деятельность Жданова, повлиявшая на судьбы сотен миллионов в самый роковой момент нашей истории, и ныне остаётся абсолютно неизвестной. Алексей Волынец Фото - из архива семьи Ждановых
|
|
| Copyright © 2006-2019 «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» При полном или частичном использовании материалов, ссылка на "АПН Северо-Запад" обязательна |
