ГЛАВНАЯ | НОВОСТИ | ПУБЛИКАЦИИ | МНЕНИЯ | АВТОРЫ | ТЕМЫ |
Пятница, 22 ноября 2024 | » Расширенный поиск |
2009-08-18
Димитрий Саввин
Бес подмены на путях русского монархизма
Одна из последних публикаций Станислава Белковского («Жизнь после России») и последовавшая за ней на «АПН-Северо-Запад» полемика в колонках вызвали у меня чувство определенного удовлетворения. Дело, строго говоря, не в г-х Белковском и Нерсесове, а равно и в их оппонентах из среды номенклатурных политических махинаторов. Отрадно для меня и показательно для всех кое-что другое: монархическая идея, «воленс-неволенс», продолжает оставаться актуальной в России. Более того: чем больше раскачивается россиянская табуретка № 1, тем больше внимания начинает привлекать к себе идея реставрации монархии. Путь, конечно, многообещающий. Но усыпан он не то, что шипами, а противопехотными минами и растяжками. Мне не то чтобы хотелось спорить с многоуважаемым Станиславом Александровичем Белковским. Прежде всего, потому что «цивилизационное видение» России, которое он дает в своих статьях, производит впечатление дикого попурри, какого-то безумного винегрета. Принимать этот культурно-политический «винегрет» или нет – это вопрос, выпадающий, в целом, за рамки настоящей статьи (в конце концов, это все можно рассматривать как очередной прикол С.А.Б.). Здесь лишь укажу на некоторые характерные странности этой винегретно-цивилизационной панорамы, от которых веет чем-то русофобским: «Важнейший компонент российской политической традиции: государство не имманентно русскому человеку (народу), а трансцендентно ему. Государство не формируется русскими людьми, а дается им извне. Сверху или сбоку — как получится. Для нашей страны — это единственно нормальное и привычное положение вещей». А вот другая цитата: «Основанием каждого истинного государства является трансцендентность его начала… Эта важнейшая истина в различных обличьях воплощалась на протяжении всей истории народов… Политическая область определяется иерархическими, героическими и идеальными ценностями, отрицающими как плотское, так и отчасти «душевное» довольство… истинные политические цели по большей части носят автономный (не производный) характер; они связаны с идеями и интересами, далекими от мирного существования, чистой экономики и материального благополучия…». Ну и так далее в том же духе. Автор – Юлиус Эвола («Люди и руины»), далеко не великорус и даже не украинец. То, что Белковский представляет национально-русской особенностью, на самом деле, таковой не является; вкратце обрисованная им схема – общая для всех традиционных обществ христианской (а до того – греко-римской) ойкумены. Исходя из этого, внесем первую существенную поправку: русское национальное сознание не обладает некой «инаковостью» или «ущербностью» в сравнении с европейским сознанием. В сущности, оно – традиционно-историческое национальное сознание европейской нации. Вторым «пунктиком», который вызывает вопросы и сомнения, является немыслимая связка двух тезисов. Первый: «…традиционная западная (евроатлантическая) демократия на российской почве невозможна». Очень даже можно согласиться (тем более что с этим делом – «традиционной западной демократией» – и на Западе все не вполне идеально, мягко так выражаясь…). Второй: «единственная форма, при которой в России возможна демократия, есть конституционная монархия». Очень возможно, что и это так и есть. Только вот непонятно: если второе верно, то почему тогда «евроатлантическая демократия» в России невозможна? Великобритания – вполне себе монархическое государство, причем права короля там примерно соответствуют тем, которые для будущего российского царя прописал Белковский. Большинство нынешних российских обывателей, чье мировосприятие более-менее искалечено советской и постсоветской школой, искренне верят в то, что в европейских монархических государствах права монархов номинальны, а сами они – лишь «пережиток» и «символ». Что в корне неправильно. Если немножко напрячься, найти и почитать конституции современных Норвегии или Дании (или Испании и т.д.), то легко убедиться, что власть короля в этих государствах простирается довольно-таки далеко. Более того: формально в некоторых из них парламенты имеют де-юре только лишь законосовещательные права (ибо законы получают силу благодаря утверждению их монархом – «если будет благоугодно» – а не по результатам голосования). Да, в той же Британии право королевского вето не используется уже лет триста, но оно есть. И Западная Европа (колыбель той самой «евроатлантической демократии») – это территория, где в настоящий момент монархических государств, пожалуй, больше, чем в каком-либо другом регионе планеты. Строго говоря, Белковский предлагает под видом типа «специфически русской» как раз классическую для евроатлантического историко-политического пространства модель. И потому модель эта, рано или поздно, застопорится на путях русской истории (к чему мы еще вернемся). Но в одном Белковский бесспорно прав. Поскольку прямо у него об этом не сказано, то я позволю себе сформулировать эту мысль, в высокой степени концентрации присутствующую в его тексте: русский народ обладает колоссальным, исторически выработанным, монархическим чувством, которое в XX столетии выродилось в монархический инстинкт. Однако инстинкт этот силен, и ни одна политическая сила, ищущая власти в России и среди русских, не может его игнорировать. Русский человек (в абсолютном большинстве случаев) – монархист по природе, по мироощущению. Причем монархистов на уровне чувства, инстинкта среди русских всегда было кратно больше, чем монархистов мысли, людей, осознающих и академически выстраивающих собственное монархическое мировоззрение. Русскому человеку, в абсолютном большинстве случаев не интересно, какая у партии политическая программа. Об этом не спрашивают почти никогда. Спрашивают о другом: «кто главный?» Это было заметно и на протяжении всей истории постсоветского квази-парламентаризма. В России никогда не было либерально-демократической партии. Была и есть только партия Жириновского. Или партия Явлинского. Ну, или, конечно, партия Путина. Любая идея в русском национальном сознании оживает тогда, когда она персонифицируется в конкретном носителе-личности (святом-подвижнике, царе, учителе, вожде, и т.п.). Любой закон (в том числе и основной) без этого для русского человека мертв – и именно поэтому идея конституционного правления не приживалась на Руси, ибо онтологически недопустимо было поставить «мертвый» закон над живым вождем (державным, или же каким-то иным). В чем, собственно, отличие всего сказанного от того, что написал Белковский? Идея «трансцендентности государственного начала» не является специфически русской. Для русской исторической государственности (но не только для нее – до того, это было характерно, например, для Восточной Римской Империи) типично более сильное, чем в западной цивилизации, стремление к некому личностному, персональному выражению этого трансцендентного начала. Русский не служит книжке, лежащей на красивой кафедре в библиотеке какого-нибудь Конгресса. Русский служит личности и видит выражение Высшей Правды (в том числе и государственной) именно в личности. Например, в великом князе, царе или вожде. Или в духовном лидере (вспомним Преподобного Сергия Радонежского или Святителя Алексия Московского). Выродиться же в заурядную восточную деспотию этой системе на протяжении веков мешал другой фактор (он-то и привел к формированию русского исторического гражданского общества): наличие неотмирной системы ценностей, стоявшей выше государства (православие). Но об этом уже было сказано ранее. Монархический инстинкт русского человека в XX столетии пытались эксплуатировать все враги русского народа (конечно, из тех, у кого были какие-то мозги). Из числа большевиков наибольшего успеха в этом деле достиг Сталин, вполне сознательно косивший под эдакого «красного цезаря». (Отчасти поэтому он до сих пор – вопреки всякой здравой логике – люб многим русским людям.) Вариант квази-монархии после 1991 г. (с использованием Георгия Гогенцоллерна) обсасывался, хотя и не очень активно, всегда, когда постсоветский режим начинал чувствовать себя неуютно. Наконец, путинская дешевая псевдо-державность и мелкотравчатый вождизм a-la «нацлид», также является попыткой (небезуспешной, надо признать) паразитирования на монархическом чувстве русского человека. Без сомнения, в скором, и весьма смутном времени следует ожидать со стороны режима очередной попытки паразитирования на монархическом инстинкте русской нации. И потому-то особенно важно помнить: монархия будет полезна и долговечна в России в том случае, если она будет национально-русской. То есть будет опираться та традиционные для русского народа ценности (объективно, в основе своей ценности православные), и при этом будет, в политическом отношении, однозначно националистически ориентированной. При этом права монарха должны быть очень велики – русский человек, в конечном итоге, всегда воспринимал и будет воспринимать только самодержавного царя. Любой другой будет «царь ненастоящий». Для того чтобы такой строй (самодержавие – не путать с абсолютизмом) смог утвердиться, и при этом не выродиться в примитивную деспотию, нужны соответствующие условия: 1) Укрепление Православной Церкви (не путать с усилением финансово-хозяйственных позиций РПЦ МП). В политическом отношении она должна дать государству ценностный противовес, создавая, таким образом, правоконсервативное пространство гражданского общества. 2) Решение основных социально-политических задач: формирование новой элиты, слом хребта старой квази-элиты, создание основных политических институтов новой России. Реставрация должна совершиться уже после этого. Монарх должен быть социально-политическим арбитром и в этом качестве стоять над схваткой противоборствующих политических групп. В свое время, кстати, это очень хорошо понимали наиболее мудрые вожди белого движения. Так, барон П.Н. Врангель отмечал: «Царь должен явиться только тогда, когда с большевиками будет покончено, когда уляжется та кровавая борьба, которая предстоит при их свержении. Царь не только должен въехать в Москву «на белом коне», на нем самом не должно быть крови гражданской войны – и он должен явиться символом примирения и высшей милости». В противном случае, монархия с очень высокой долей вероятности превратится в ничего не значащую вывеску. И это будет самым страшным ударом по идее русского самодержавия за последние более чем сто лет. Наиболее удачным в формально-правовом отношении, в условиях преодоления смуты, представляется испанский вариант. В 1947 г. в Испании был принят закон о восстановлении монархии «временно без короля». Подобная же формулировка («восстановление Российской Империи временно без императора») вполне подойдет и для России. Основание: решение Приамурского Земского Собора 1922 г. о том, что верховная власть в России по праву принадлежит Дому Романовых, но при этом призвание будущего монарха на русский трон должно совершиться решением будущего Всероссийского Земского Собора. Приамурский Земский Собор был созван генералом М.К. Дитерихсом, который, в свою очередь, властные полномочия получил от Верховного Правителя России (в таковом качестве он были признан странами Антанты), А.В. Колчака. Таким образом, решается сразу несколько вопросов: 1) проблема исторической преемственности – институт Земских Соборов традиционен, и является при этом институтом, всегда сопутствовавшим (до Петра I) русскому самодержавию; 2) проблема легитимного выбора будущего монарха (сейчас нет ни одного представителя рода Романовых, который соответствовал был всем требованиям Закона о престолонаследии; да и сам этот закон не бесспорен); 3) как таковой, институт Земских Соборов вполне демократичен – что позволяет успокоить любое «мировой сообщество». Таковой Общерусский Земский Собор и должен совершить реставрацию монархии на исходе нового смутного времени, в окончании неизбежного после падения Эрэфии переходного периода. Только в этом случае мы можем быть гарантированны от того, что возрождение самодержавия не обернется очередной антирусской профанацией. Бес подмены рядом, и вариантов квази-монархии у него заготовлено в избытке. Разумеется, возникает вопрос: кто же будет, согласно вышесказанному, той личностью, которая явится выразителем новой идеологии национальной России в переходный период (при временном отсутствии царя)? Полагаю, что в такой период эту функцию будет играть, с высокой долей вероятности, не какое-то лицо, занимающее некое место в госаппарате (хотя и этого нельзя полностью исключать – «национальная диктатура» по И.А. Ильину). Будет необходим не политический, но нравственный вождь общества. Совсем не гений, а лишь немного, так сказать, талантливый. Он не должен быть создателем новой идеологии (идеи уже есть, максимум, их надо немного систематизировать). Он не должен быть «гением руководства». Его задача – лишь усвоить определенные идеи, и донести их до как можно большего числа людей так, чтобы они были для них в основе приемлемы. Донести как для русского общества, так и до евроатлантического мира, и через это стать нравственным лидером своей нации. Людей такого типа много, и для того, чтобы приблизиться к заданному уровню, необходимо всего лишь сочетание ряда факторов и личных качеств: 1) Православное вероисповедание. 2) Националистические убеждения. 3) Существенный опыт российской жизни. 4) Существенный опыт жизни в эмиграции (без этого в Европе не поймут – а это будет немаловажно). 5) Некоторые литературные способности. 6) Минимальные ораторские и лидерские качества. 7) Наличие мозгов (в голове). В 1930-40-х гг., при несколько ином ходе истории, таким человеком мог стать, напр., И.Л. Солоневич. В 1990-91 гг. все шансы стать таковым были у А.И. Солженицына (да он, увы, ими не воспользовался). Люди этого типа есть, и будут – слишком уж «нештучный» вариант, всех не перестреляешь. В идеале, таковым нравственным вождем должно бы стать духовное лицо, но, боюсь, что с таким «подбором кадров», который практикуется в Московской Патриархии, на это особо рассчитывать не приходится. Призвание и участь такого вождя – выйти из среды народа, будучи его плотью, его частицей, обозначить стратегические цели и обрисовать идеалы. А равно вынести на своем хребте тяжесть постоянных столкновений внутри элиты, и груз ответственности за неизбежные проблемы. Тем самым протоптав дорогу для будущего монарха, который и станет «символом примирения и высшей милости», политическим арбитром, гарантом стабильности и, естественно, уже не вождем «из народа», а самодержцем божией милостью. Монархия увенчивает государство, а не закладывается в его фундамент. Именно поэтому-то всякая иная последовательность в деле реставрации грозит крушением всем монархическим планам. По этой причине, соглашаясь с тем, что выйти из «хамского периода» без монархии в России нереально, я, монархист-черносотенец, вынужден отметить: восстановление монархической власти не является сейчас самым актуальным вопросом. В условиях стремительно накатывающейся на нас смуты главными признаками в распознавании «свой – чужой» будет 1) отношение к православию (не путать с отношением к конкретным персонам и юрисдикциям) и 2) русский национализм. Слово «монархист» сейчас, в сущности, мало что значит. Монархистами сейчас себя называют и националисты, и либералы, и интернационалисты, и просто сумасшедшие. Нам нужна национально-русская монархия. Стало быть, прежде того нам нужно заложить фундамент национально-русского государства, а потом уже думать о царском венце для него. Вследствие этого, вопрос о признании факта геноцида русского народа, и воссоздании национальной русской государственности, является сейчас первым и основным. Преждевременно же поднятый монархический флаг может быть перехвачен кремлевским бесом подмены. У обитателей Кремля (по специфической аналогии с Мидасом, как тут верно заметили в редакции АПН С-З) есть дар – все, к чему они прикасаются, превращается в дерьмо. В силу этого мысль П.Н. Врангеля приобретает сейчас особую актуальность: «монархию в России лучше восстановить на пять лет позже, чем на пять минут раньше». Потому с принцем Майклом Кентским до Земского Собора, спешить не стоит… Димитрий Саввин Мнение автора не совпадает с мнением редакции |
|