 |
|
| ГЛАВНАЯ |  |
НОВОСТИ | |
ПУБЛИКАЦИИ | |
МНЕНИЯ | |
АВТОРЫ | |
ТЕМЫ |
| Пятница, 22 ноября 2024 | » Расширенный поиск |
 Жданов: неразгаданный сфинкс Ленинграда. Часть Четвертая
Фигура возглавлявшего Ленинград в 1934-1945 гг. Андрея Александровича Жданова и в наши дни вызывает ожесточенные споры. Его ненавидит и проклинает либеральная интеллигенция, поминают добрым словом коммунисты и многие пожилые горожане, а нынешние хозяева Смольного о нем предпочитают умалчивать. Жданова можно назвать неразгаданным, неизученным сфинксом Ленинграда. До сих пор так и не увидела свет его биография. «АПН Северо-Запад» восполняет этот пробел и продолжает публикацию жизнеописания этого выдающегося исторического деятеля. Автор - историк и публицист Алексей Волынец. Начало - здесь, здесь и здесь. Глава 4. БЛОКАДА Не войдет он в этот город и не бросит туда стрелы… По той же дороге, по которой пришел, возвратится, а в город сей не войдет… Я буду охранять город сей, чтобы спасти его ради Себя и ради Давида, раба Моего. 19 июня 1941 г. Жданов, у которого обострились проблемы с сердцем, с разрешения Политбюро отправился в отпуск. Близился к концу июнь, прошла уже треть теплого сухого сезона, благоприятного для германского нападения, и сталинское руководство сочло, что появились некоторые шансы избежать вторжения этим летом. Вечером 21 июня Жданов прибыл в Сочи на лечение и отдых. Уже утром следующего дня он отправился обратно в Москву. 23 июня была образована Ставка Верховного Главнокомандования, высший орган стратегического руководства военными действиями в начавшейся великой войне. Жданов был назначен постоянным советником Ставки. Вечером 24 июня зафиксировано совещание Жданова и Сталина. Предполагается, что помимо общих вопросов начавшейся войны, они обсуждали ситуацию с Финляндией, которая, не объявляя войны, де-факто уже выступила на стороне Германии. Жданов не был профессиональным военным, но имел немалый опыт управления и кризисного руководства. В июле 1941 г. он возглавил Военные советы Северного и Северо-Западного фронтов. Уже в конце июня в Ленинграде по его распоряжению начали формироваться дивизии народного ополчения и стали эвакуироваться первые группы граждан. Ленинградское ополчение изначально не входило в планы военных и формировалось по инициативе городского и партийного руководства, как отклик городских властей на десятки тысяч добровольцев, явившихся к военкоматам в первые дни войны. Но уже в июле 1941 г., когда стало понятно катастрофическое развитие ситуации в Прибалтике, незапланированные ополченческие дивизии потребовались на фронте, на дальних подступах к Ленинграду. Часть этих формировавшихся по городским районам и заводам дивизий по решению Жданова получила звание гвардейских. Но, в отличие от появившейся только в сентябре 1941 г. армейской гвардии, восходившей традициями к гвардии Петра I, ленинградские ополченцы-гвардейцы именовались так в честь бойцов революционной красной гвардии 1905 и 1917 гг. Благодаря развитой промышленности Ленинграда, эти дивизии народного ополчения (ДНО) были неплохо вооружены, даже на фоне регулярных стрелковых дивизий. В итоге эти подготовленные по инициативе Жданова ополченцы сыграли важную роль в боях июля-августа 1941 г. на Лужском рубеже, когда была остановлена первая попытка немецких танковых и моторизованных частей наскоком выйти к Ленинграду. Вот что пишет о личном составе дивизий ЛАНО – Ленинградской армии народного ополчения – ведущий современный историк Великой Отечественной войны А.Исаев в книге «От границы до Ленинграда»: «Промышленные рабочие были достаточно высокообразованным и мотивированным контингентом… Уровень образования и, соответственно, уровень абстрактного мышления делали их неплохими солдатами с точки зрения индивидуальных качеств бойца и младшего командира. Это достаточно ярко продемонстрировала 2-я ДНО, результативно противостоявшая немецким подвижным соединениям. Боеспособность ополченцев 2-й ДНО оказалась на уровне курсантов ленинградского пехотного училища». Роль Жданова в создании ополченческих дивизий и роль этих дивизий в спасении Ленинграда отрицать не приходится. Очевидец приводит слова Жданова на совещании Ленинградского партийного актива в Смольном 20 августа 1941 г.: «Враг у ворот. Вопрос стоит о жизни и смерти. Либо рабочий класс Ленинграда будет превращен в рабов и лучший его цвет будет истреблен, либо соберем всё в кулак…» Впрочем, опасение вызывали не только немцы, но и наступавшие им навстречу финны, которые 3 сентября 1941 г. перешли старую границу по реке Сестре, прорвавшись в Белоостров, ныне находящийся в черте Петербурга. Как позднее вспоминал командовавший на данном направлении 23-й советской армией генерал Александр Иванович Черепанов, в тот день ему позвонил Жданов: «Товарищ Черепанов, - услышал я его усталый, но твердый голос, - ленинградцы болезненно переживают потерю Белоострова. Постарайтесь вернуть его». Упорные бои за переходивший из рук в руки Белоостров и местные ДОТы Карельского укрепрайона продолжались до ноября 1941 г. В те дни Жданову, наверняка, не раз приходилось вспоминать дни «пермской катастрофы» декабря 1918 г., когда он лихорадочно пытался организовать оборону Перми от наступающих колчаковцев – только в этот раз ситуация была куда сложнее и трагичнее, но и опыта и ресурсов было куда больше. История блокады и борьбы за Ленинград в 1941-44 гг. может занять не один десяток книг. Трагедию блокады, вызванную стремительным наступлением агрессора, и поныне используют для создания «чёрной легенды» о Жданове. Тут истеричные обличители или злонамеренные очернители русской истории вешают на нашего героя всех собак, используя и объективных трудности и самые нелепые выдумки. Типичный образчик такой писанины хочется даже процитировать: «За 900 дней блокады ответственность должно нести партийное руководство, и в первую очередь самый бездарный чиновник - первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) товарищ А.А.Жданов, который к героическому подвигу жителей города никакого отношения не имел. Первый секретарь блокаду "проспал": много пил, много ел, занимался физкультурой, чтобы сбросить лишний вес, на передовую не ездил и хозяйством не занимался». К сожалению, остаётся неизвестным, кто должен нести ответственность за столь впечатляющие умственные способности автора данной цитаты, сам автор в силу ярко выраженной мозговой альтернативности нести такую ответственность явно не может. Поэтому бесполезно задавать ему, например, вопрос об ответственности за 900 дней блокады таких одарённых личностей как Гитлер или Маннергейм – объективность и логика не в чести у тех, кто разоблачает сталинских сатрапов между бизнес-ланчем и офисом. Очерняя Жданова, лепилы кирпичиков в «чёрную легенду» любят противопоставлять «самому бездарному чиновнику» то уполномоченного ГКО по снабжению Ленинграда Алексея Косыгина, то второго секретаря Ленинградского горкома Алексея Кузнецова. При этом очернителям и разоблачителям оказывается не под силу сделать простое логическое заключение, что именно «бездарный» Жданов и выдвинул этих людей в руководство страны и города. Некоторые элементы «чёрной легенды» о Жданове в годы блокады мы рассмотрим ниже. Сейчас же заметим одно – с 1941 по 1945 год на Северо-западе России и в Ленинграде Андрей Александрович Жданов, фактически, играл ту же роль, что и Сталин в масштабах всей страны. Как убоги и бессмысленны утверждения, что можно выстоять и выиграть мировую войну при бездарном лидере или «вопреки» негодному главнокомандующему, так же бессмысленно отрицать роль Жданова в спасении Ленинграда. Именно Жданов осуществлял там и тогда высшее государственное руководство, именно сформированная им в довоенные годы команда управляла городом, пожалуй, в самых беспрецедентно суровых военных условиях Второй мировой войны. Эвакуация мирных жителей из Ленинграда началась 29 июня 1941 г., задолго до того как немцы вышли на дальние подступы к Ленинграду. К сентябрю, когда гитлеровцы окончательно замкнули кольцо блокады, из города было эвакуировано, т.е. фактически спасено от смерти 700 000 человек, из них почти половина - дети. Добавим, что масштабная эвакуация городского населения проводилась и в течении всей блокады (с начала блокады до весны 1942 г. по «дороге жизни» и авиацией эвакуировано свыше полумиллиона ленинградцев). Позднейшие претензии о том, что надо было эвакуировать в два-три раза больше, не выдерживают критики, если подходить к данному вопросу не с обличительным пафосом, а с учетом военных реалий тех дней. В первых числах сентября 1941 г. было принято решение экстренно эвакуировать из города еще миллион жителей, но уже через несколько суток блокадное кольцо замкнулось. С учетом сложившейся в те дни ситуации на фронте и тотального превосходства немцев в подвижных и танковых соединениях, обвинять в окружении Ленинграда сложно даже военное руководство. Тем более не обоснованы такие обвинения в адрес гражданских властей города. Даже в наше мирное время эвакуация в столь сжатые сроки такого количества людей (всего, с учетом беженцев из окрестных областей, за лето первого военного года из города вывезено до миллиона) является сложнейшей задачей. Тогда же эвакуация проводилась в условиях тяжелейшей войны, когда все транспортные системы были задействованы для нужд сражающейся армии, да и само размещение миллионов беженцев в тыловых областях было непростой задачей и немалой нагрузкой для воюющей страны. Тотальная эвакуация была невозможна и в силу особого значения ленинградской промышленности для всей нашей обороны. Ленинград во второй половине 1941 г., даже после эвакуации почти сотни промышленных предприятий, производил четвертую часть основных видов вооружения, выпускавшихся тогда в СССР. Значение этой ленинградской продукции в самый критический момент войны очевидно. В дальнейшем, даже после установления блокады часть военной продукции Ленинграда – от артиллерии до радиостанций и авиационного оборудования – направлялась на другие участки советско-германского фронта. Так в конце 1941 г. в решающий момент битвы под Москвой войскам, оборонявшим столицу СССР, из Ленинграда самолетами доставлялись миномёты и автоматическое оружие. В сентябре 1941 г., на момент установления блокады в городе находилось два с половиной миллиона человек. С учетом жителей пригородов, оборонявших город войск и Балтийского флота, в кольце блокады оказалось свыше трёх миллионов человек. В июле-августе 1941 г. предвидеть всё дальнейшее развитие событий и не допустить блокаду мог, пожалуй, только человек с машиной времени или хотя бы с атомной бомбой в кармане. Но ни в Смольном, ни в Кремле в те дни ни у кого таких артефактов не было… К началу блокады в городе были созданы запасы продовольствия, достаточные для снабжения населения и войск в течении немногим более месяца. В июле было ещё невозможно предвидеть окружения города, тем более многомесячную осаду. Создать же всего за один август месяц в условиях идущей войны полугодовые запасы продовольствия для такого мегаполиса было просто не реально. К тому же проходившие через город и оседавшие в городе массы беженцев, формирование и передислокация войск осложняли накопление таких запасов. Городу требовалось свыше 1 000 000 килограмм муки ежедневно. Вопреки «чёрной легенде» о Бадаевских складах, после их бомбардировки немцами было потеряно 3 тысячи тонн муки из необходимых городу ежедневно 100 тысяч. Подготовка транспортного маршрута по Ладоге началась еще до установления блокады в конце августа. Уже 12 сентября, всего через четверо суток после захвата немцами Шлиссельбурга, в город по озеру пошли первые баржи с хлебом. Можно не пересказывать всю героическую историю «Дороги жизни» – бесспорно, что эта единственная артерия для спасения города были использована руководством страны и Ленинграда по максимуму. Осенью 1941 г. город пережил два смертельных кризиса. Первый в сентябре, когда существовала реальная угроза захвата Ленинграда, и город готовился отдать свою жизнь как можно дороже. Достаточно сказать, что на улицах было построено более 4000 дотов и дзотов, оборудовано более 20 тысяч огневых точек, а при минировании городских объектов, на случай их захвата немцами, использовано свыше 300 тон взрывчатки. Второй смертельный кризис был в ноябре, когда на Ладоге остановилось судоходство, но толщина ледового покрова ещё не позволяла начать транспортировку по льду, и продовольственное снабжение упало до минимума. В эти кризисы город выстоял, пережил и первую трагическую зиму. К весне 1942 г. уже можно было не сомневаться, что город врагу не сдастся и будет спасён. Посмотрим, как прожил Жданов этот самый тяжелый период блокады. В сентябре 1941 г. у него, старого «сердечника», случился инфаркт, когда немцы взяли Шлиссельбург и замкнули кольцо вокруг Ленинграда. Приступ болезни сердца Жданов перенёс на ногах. Об этом свидетельствуют документы, зафиксировавшие осенью 1941 г. его многочисленные встречи, переговоры и переписку с работниками города, командующими армиями и частями Ленфронта, с представителями Москвы и верховным главнокомандующим Сталиным. Надо заметить, что в самые критические моменты германского наступления переговоры между старыми товарищами - одним в Кремле и другим в Смольном - были весьма острыми, на грани нервной ругани. Что, впрочем, психологически совершенно понятно. Заметим, что в адресованных Жданову документах того периода Сталин прямо называет Ленинград «второй столицей нашей страны». Так что никакого «сна» у Жданова первой военной осенью не было. В ноябре 1941 г., когда в Москве проходил знаменитый военный парад на Красной площади, Жданов выступил на собрании партактива в Смольном: «Русские люди много раз смотрели смерти в глаза, проявляя при этом непоколебимую душевную силу: они и на этот раз не дрогнут, но надо рассказать народу правду такой, какая она есть...» Тему особого значения русской нации в СССР Жданов поднимал и в довоенное время, в годы войны он не раз обращался к русской национальной гордости, не оставит он «русский вопрос» и после войны – но об этом позднее. Начальник Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии генерал Дмитрий Васильевич Павлов, непосредственно занимавшийся вопросами снабжения блокадного города, воспоминал о руководителе Ленинграда: «Жданов умел слушать людей и быстро реагировать на вопросы - дар, присущий немногим. Он был требователен, за упущения в работе никому не давал спуска. Но все это делалось в такой форме, что самолюбие подчиненных не задевалось. Он умел владеть собой. Даже в самые мрачные дни осады города Жданов казался бодрым, уверенным, и только близкие к нему люди иногда могли уловить его душевное волнение… Обеспечение жителей города продовольствием находилось под наблюдением Жданова, от его взгляда не ускользала ни одна важная деталь в жизни города». Павлов, вспоминая как в декабре 1941 г. Жданов летал из осажденного Ленинграда в Москву, в ставку главного командования для доклада Сталину, приводит слова Жданова: «По окончании доклада Сталин подошел ко мне, обнял, поцеловал и выразил восхищение мужеством ленинградцев…» Если смаковать не только сочинённую в тёплых креслах истеричную публицистику разоблачителей ужасов сталинизма, а попробовать почитать иную литературу, то становится заметно, что во множестве воспоминаний людей, занимавшихся военной экономикой и производством в блокадном городе, Жданов присутствует именно как центральный руководитель, решавший многочисленные проблемы блокадной жизни, техники и промышленности. Так, один из инженеров Военно-воздушных сил Ленинградского фронта Алексей Лаврентьевич Шепелев вспоминает: «С каждым днем всё труднее становилось выполнять возросшие заказы авиационных частей. Требовалось организовать ремонтные работы непосредственно на аэродромах, создать в полках подвижные авиационно-ремонтные мастерские (ПАРМы). Составив проект постановления Военного совета фронта по этому вопросу, я обсудил его с главным инженером, а затем представил командующему. Генерал-майор авиации А.А. Новиков написал на документе, что он ходатайствует перед Военным советом о принятии такого решения. Затем Александр Александрович вернул мне бумагу и сказал: - Доложите суть дела первому члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову. Поскольку вы инженер, вам, как говорится, и карты в руки! Признаюсь, я немного растерялся. Ведь Андрей Александрович Жданов был не только членом Военного совета фронта, но прежде всего членом Политбюро ЦК ВКП(б), секретарем Центрального Комитета партии, первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б). - Боюсь, что товарищ Жданов не станет со мной разговаривать, - высказал я опасение. - Ведь совсем недавно Военный совет решал вопрос о нештатных ремонтных базах. И вдруг - новое дело - ПАРМы… - Не робейте и не теряйте времени, - ободрил меня командующий. - Андрей Александрович сейчас в кабинете, и на приеме у него пока мало народу. Генерал А. А. Новиков помолчал немного и, как бы размышляя вслух, продолжал: - Товарищ Жданов хорошо относится к авиаторам, заботится об укреплении наших ВВС. Он знает, как дорог нам каждый отремонтированный самолет, и непременно поможет. И вот я в приемной А.А. Жданова. Его секретарь то отвечает на телефонные звонки, то сам кого-либо вызывает. Первый член Военного совета Ленинградского фронта принял меня довольно быстро. Здороваясь, он приветливо улыбнулся, и это как-то сразу помогло мне освободиться от скованности. Я не раз слушал выступления А.А. Жданова на торжественных собраниях, партактивах и партийных конференциях, но наедине с ним оказался впервые. Андрей Александрович выглядел усталым, чувствовалось, что он постоянно недосыпает и не совсем здоров. Мой доклад он слушал внимательно, вопросы задавал четкие, лаконичные, иногда делал записи в блокноте. Затем Андрей Александрович переговорил по телефону с секретарем Ленинградского горкома партии по промышленности, чтобы уточнить производственные возможности некоторых предприятий, и с командующим ВВС фронта генералом А. А. Новиковым. У товарища, отвечавшего за работу городского транспорта, он выяснил, сколько можно выделить автобусов для нужд фронта. Видный деятель партии А.А. Жданов подошел к решению нашего вопроса с таким же глубоким пониманием, с каким относился к мероприятиям государственного масштаба. По решению Военного совета фронта нам дали 50 автобусов. Получили мы и необходимое станочное оборудование. Эти автобусы довольно быстро переоборудовали в ПАРМы. Так был решен очень важный для нас вопрос…» И вот такие, именно деловые воспоминания о рабочих встречах с товарищем Ждановым присутствуют во множестве у работников всех отраслей блокадного города – от военных до начальников цехов на заводах города. Это деловое описание очевидцами решения Ждановым множества технических и организационных проблем обороны Ленинграда является лучшим опровержением «чёрной легенды» о «самом бездарном чиновнике», якобы «проспавшем» блокаду. Здесь добавлю, что в условиях окружения с сентября 1941 г. решением Совнаркома СССР на Ленинградский горком ВКП(б) были возложены функции всех отраслевых наркоматов. Т.е. Жданов в годы войны официально являлся «министром всех министерств», руководителем всех без исключения государственных и экономических структур в городе. Он же, как первый член Военного совета Ленфронта, был и одним из военных руководителей обороны. В тех жесточайших условиях не забывал товарищ Жданов и вопросы войны за души и разум людей – чтобы оценить эту деятельность достаточно хотя бы бегло ознакомиться с тем, какие книги издавались в блокадном городе. Можно еще вспомнить и такой специфический орган блокады, созданный Ленинградским горкомом ВКП(б), как «Комиссия по рассмотрению и реализации оборонных предложений и изобретений». По сути, на нужды обороны был мобилизован весь интеллект ленинградцев и рассматривались, просеивались всевозможные предложения, способные принести пользу осажденному городу. Вот где, действительно, были настоящие «инновации», без пиара. Помимо военных задач, вопросов продовольственного снабжения и военной экономики, городским властям во главе со Ждановым пришлось решать массу самых разных проблем, жизненно важных для спасения города и его населения. Так для защиты от бомбардировок и постоянного артиллерийского обстрела в Ленинграде было сооружено свыше 4000 бомбоубежищ, способных принять 800 тысяч человек (стоит оценить эти масштабы). Наряду со снабжением продовольствием в условиях блокады стояла и нетривиальная задача предотвращения эпидемий, этих извечных и неизбежных спутников голода и городских осад. Именно по инициативе Жданова в городе были созданы специальные «бытовые отряды». Усилиями властей Ленинграда, даже при значительном разрушении коммунального хозяйства, вспышки эпидемий были предотвращены – а ведь в осаждённом городе это могло стать опасностью не менее страшной и смертоносной, чем голод. Сейчас эту задавленную в зародыше угрозу, т.е. спасенные десятки, если не сотни тысяч жизней, когда заходит речь о блокаде, практически не вспоминают. Зато альтернативно одарённые всех мастей любят «вспоминать» как Жданов «обжирался» в городе, умиравшем от голода. Тут в ход идут самые феерические байки, кои обильными тиражами наплодили ещё в «перестроечном» угаре. Разоблачители «сталинской тирании и большевистских преступлений» то и дело любят повторять эту развесистую клюкву уже второй десяток лет. О том, как Жданов, дабы спастись от ожирения в блокадном Ленинграде, играл в «лаун-тенис» (видимо, диванным разоблачителям очень уж нравится импортное словечко «лаун»), как ел из хрустальных ваз пирожные «буше» (ещё одно красивое слово) и как объедался персиками, специально доставленными самолётом из партизанских краёв. Безусловно, все партизанские края СССР просто утопали в развесистых персиках… К сожалению, все эти байки, из года в год повторяемые легковесными «журналистами» и запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются только в специализированных исторических публикациях. Впервые они были рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой прессой. И эти набившие оскомину байки после миллионных тиражей «перестроечных» разоблачений и двадцати лет либеральной пропаганды всё ещё остаются в массовом сознании. Вот что рассказывает в изданном в Петербурге в 1995 г. сборнике «Блокада рассекреченная» писатель и историк В.И.Демидов: «Известно, что в Смольном во время блокады вроде бы никто от голода не умер, хотя дистрофия и голодные обмороки случались и там. С другой стороны, по свидетельству сотрудников обслуги, хорошо знавших быт верхов (я опросил официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т.п.), Жданов отличался неприхотливостью: «каша гречневая и щи кислые - верх удовольствия». Что касается «сообщений печати», хотя мы и договорились не ввязываться в полемику с моими коллегами, - недели не хватит. Все они рассыпаются при малейшем соприкосновении с фактами. «Корки от апельсинов» обнаружили будто бы на помойке многоквартирного дома, где якобы жительствовал Жданов (это «факт» из финского фильма «Жданов - протеже Сталина»). Но вы же знаете, Жданов жил в Ленинграде в огороженном глухим забором - вместе с «помойкой» - особняке, в блокаду свои пять-шесть, как у всех, часов сна проводил в маленькой комнате отдыха за кабинетом, крайне редко - во флигеле во дворе Смольного. И «блины» ему личный шофёр (ещё один «факт» из печати, из «Огонька») не мог возить: во флигеле жил и личный ждановский повар, принятый им ещё от С.М. Кирова, «дядя Коля» Щенников. Писали про «персики», доставлявшиеся Жданову «из партизанского края», но не уточнив: был ли зимой 1941-1942 года урожай на эти самые «персики» в псковско-новгородских лесах и куда смотрела головой отвечавшая за жизнь секретаря ЦК охрана, допуская к его столу сомнительного происхождения продукты... Оператор располагавшегося во время войны в Смольном центрального узла связи Михаил Нейштадт вспоминал: «Каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учёт был строжайший. Поэтому все эти разговоры о «праздниках живота» больше домыслы, нежели правда… Жданов был первым секретарём обкома и горкома партии, осуществлявшим всё политическое руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во всём, что касалось материальных вопросов». Ставший после войны известнейшим ленинградским журналистом Михаил Хононович Нейштадт спустя 60 лет дает и свое личное мнение о нашем герое: «Жданов был высококультурный и эрудированный человек. Сталин советовался со Ждановым: «Андрей Александрович, а как вы считаете?..» Но говорил Жданов очень длинно, путано». Последнее суждение, вероятно, родилось на фоне лаконичного и чёткого Сталина, свидетелем переговоров которого со Ждановым в годы блокады постоянно являлся связист Нейштадт. Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета Ленинградского фронта Анна Страхова, во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета (командующему М.С. Хозину, себе, А.А. Кузнецову, Т.Ф. Штыкову, Н.В. Соловьёву): «Теперь будет так…». Участник боёв на Невском пятачке, командир 86-й стрелковой дивизии (бывшей 4-й Ленинградской дивизия народного ополчения) полковник Андрей Андреевич Матвеев упоминает в мемуарах, как осенью 1941 г. после совещания в Смольном видел в руках Жданова небольшой черный кисет с тесемкой, в котором член Политбюро и Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) носил полагавшейся ему пайковый хлеб: хлебная пайка выдавалась руководству несколько раз в неделю на два-три дня вперёд. Конечно, это не были 125 грамм, полагавшихся иждивенцу в самый кризисный период блокадного снабжения, но, как видим, и пирожными с лаун-теннисом тут не пахнет. Действительно, в период блокады высшее государственное и военное руководство Ленинграда снабжалось куда лучше, чем большинство городского населения, но без «персиков» (здесь господа разоблачители явно экстраполируют на то время свои нравы и нравы современного начальства: уж эти-то точно не будут затягивать пояса ради какой-то там страны и народа). Предъявлять же руководству блокадного Ленинграда претензии в лучшем снабжении – это как предъявлять такие претензии солдатам Ленфронта, питавшимся в окопах лучше горожан, или обвинять лётчиков и подводников, что они кормились лучше рядовых пехотинцев. В блокадном городе всё без исключения, в том числе и эта иерархия норм снабжения, было подчинено цели обороны и выживания, так как разумных альтернатив тому, чтобы устоять и не сдаться, у города просто не было. Здесь мы подходим ещё к одному «разоблачительному» мифу, косвенно бьющему по Жданову: якобы Ленинграду было лучше капитулировать и не переживать ужасов голодной блокады. Некоторым категориям современных граждан, действительно, близки призывы «расслабиться и получать удовольствие», пока их имеют. Но рассмотрим, к чему тогда могло привести город буквальное следование такому совету. Для начала приведём несколько цитат, свидетельствующих о вполне деловых планах на будущее города наших добрых германских и финских соседей. Вот Франц Гальдер, начальник штаба командования Сухопутных войск Германии, 8 июля 1941 года пишет в своем дневнике: «Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землёй, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы». А вот его подчинённый Альфред Йодль, начальник оперативного отдела командования Сухопутных войск, 7 октября 1941 г. сообщает генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу: «Капитуляция Ленинграда, а позже и Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником… Нельзя кормить их население за счёт германской родины…». Вот уже сам партайгеноссе Гитлер 16 сентября 1941 года вещает в беседе с бригаденфюрером СС Отто Абецом, немецким послом в занятом германскими войсками Париже: «Ядовитое гнездо Петербург, из которого так долго азиатский яд источался в Балтийское море, должен исчезнуть с лица земли…. Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен». Как видим, художник-акварелист куда более романтичен, чем приземлённые солдафоны Гальдер и Йодль. Вот отрывок из еще одной директивы от 23 сентября 1941 года «Die Zukunft der Stadt Petersburg»: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта… Финляндия точно также заявила о своей незаинтересованности в дальнейшем существовании города непосредственно у ее новой границы». Финские соседи, действительно, недвусмысленно выразили эту свою незаинтересованность. 11 сентября 1941 года президент Финляндии Ристо Хейкки Рюти заявил немецкому посланнику: «Ленинград надо ликвидировать как крупный город». Позднее товарищ Жданов прямо в Финляндии посадит господина Рюти как военного преступника на 10 лет, в том числе и за эти слова. После смерти Жданова подельник Гитлера по блокаде Рюти будет тут же амнистирован. Но об этом немного позднее. Может быть, все эти вполне тянущие на подготовку геноцида людоедские цитаты всего лишь просто слова, громко сказанные в разгар войны, типа эренбурговского «убей немца»? Не будем повторять, что всё это вполне официальные и деловые высказывания и документы вполне официальных высших должностных лиц двух государств, а посмотрим уже не на слова, а на конкретные дела. Никакой крупный город, тем более мегаполис не может существовать без систематического снабжения хотя бы продовольствием (не говоря уже об иных видах снабжения – топливом, электричеством и т.п.) Даже если не проводить целенаправленный геноцид, а просто разрушить системы такого снабжения и не заниматься их восстановлением, то он будет обречен на вымирание в течение года-двух. Население начнет разбредаться по ближним и дальним сёлам, чтобы как-то кормиться. Часть сумеет влачить такое существование на грани, часть будет неизбежно и массово умирать. И чем крупнее город и выше концентрация населения - тем трагичнее его судьба. Достаточно посмотреть на ситуацию с населением трёх крупнейших по численности городов СССР, захваченных немцами в 1941 г. В Киеве население на начало войны было около миллиона – в конце 1943 г. население уменьшилось в пять раз, менее 200 тысяч. В Харькове за три года оккупации население уменьшилось с примерно 800 тысяч человек до 190 тысяч. В Минске к лету 1944 г. население города сократилось более чем в пять раз и составило едва 50 тысяч человек из 270 тысяч жителей в 1941 г. А ведь австрийский художник не высказывался по поводу этих населённых пунктов… Лишь часть населения крупных городов в условиях оккупации сумела самостоятельно прокормиться по деревням «натуральным хозяйством». Значительная часть городских жителей в течение двух-трёх лет оккупации умерла от недоедания и болезней в отсутствие всякой военной блокады. Соотношение умерших и выживших в этих городах получается не менее, даже более страшным, чем в осаждённом голодающем Ленинграде. При этом заметим, что Минск был относительно небольшим городом, а почти миллионные Киев и Харьков находятся на территории чернозёмной Украины с достаточно развитым и щедрым сельским хозяйством. Теперь представим в такой ситуации трёхмиллионный мегаполис Петербург-Ленинград, к тому же расположенный на Северо-западе России с весьма проблемным земледелием, где и без блокады, просто в условиях войны и немецкой власти на оккупированных территориях царили голод с массовой смертностью. Это Париж мог быть объявлен «открытым городом», немцы милостиво разрешили побитым французам сохранить свои муниципальные и государственные структуры, богатые колонии и даже армию (только эта армия дисциплинированно передала немцам все тяжелые и осадные орудия, которые три года использовались для артобстрела блокадного Ленинграда). В России такой «либерализм» Гитлером не предусматривался. С учётом приведённых выше раскладов, понятно, что никакой разумной альтернативы у стойкой обороны «второй столицы» не было, захват или капитуляция неминуемо влекли ещё большие человеческие жертвы. Это не говоря уже о военном и политическом ущербе от падения Ленинграда – слом фронта от Мурманска до Москвы и прочие потери, что делало наше поражение в той войне практически неизбежным. Отсюда и проистекала необходимость обороны города буквально любой ценой, ибо цена поражения крыла всё и всех. Отсюда происходит, в том числе и эта находящаяся вне морали мирного времени система распределения пайков в осаждённом голодающем городе. Логика той тотальной войны была безжалостной - без иерархии норм снабжения, если бы ключевые для обороны города лица (высшее руководство, командование, лётчики и т.п.) так же умирали от голода, итогом был бы развал ленинградского фронта и гибель в оккупации подавляющего большинства городского населения. Показательный рассказ о Жданове в военном Ленинграде оставил Гаррисон Солсбери, шеф московского бюро «Нью-Йорк таймс». В феврале 1944 г. этот хваткий и дотошный американский журналист прибыл в только что освобожденный от блокады Ленинград. Как представитель союзника по антигитлеровской коалиции он посетил Смольный и иные городские объекты. Свою работу о блокаде Солсбери писал уже в 60-е гг. в США, и его книгу уж точно невозможно заподозрить в советской цензуре и агитпропе. По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже: «Здесь он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь, астма, он хрипел, кашлял... Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострились, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости... В Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел, по обыкновению, вместе с одним-двумя главными своими помощниками… Напряжение зачастую сказывались на Жданове и других руководителях. Эти люди - и гражданские, и военные - обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, так же как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара. При такой диете они худели, но не изнурялись, никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились признаки усталости, изнеможения, нервного истощения». Действительно, за три года блокады наш герой, не прекращая изнурительной работы, перенёс «на ногах» два инфаркта. Его одутловатое лицо сердечника позднее даст повод сытым разоблачителям, не вставая с тёплых диванов, шутить и лгать о чревоугодии Жданова во время блокады. Валерий Кузнецов, сын Алексея Александровича Кузнецова, второго секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), ближайшего помощника Жданова в годы войны, ответил на вопрос корреспондентки о питании ленинградской верхушки и столовой Смольного в период блокады: «Я обедал в той столовой и хорошо помню, как там кормили. На первое полагались постные, жиденькие щи. На второе – гречневая или пшенная каша да еще тушенка. Но настоящим лакомством был кисель. Когда же мы с папой выезжали на фронт, то нам выделяли армейский паек. Он почти не отличался от рациона в Смольном. Та же тушенка, та же каша. - Писали, что в то время, как горожане голодали, из квартиры Кузнецовых на Кронверкской улице пахло пирожками, а Жданову на самолете доставлялись фрукты... - Как мы питались, я уже вам рассказал. А на Кронверкскую улицу за все время блокады мы приезжали с папой всего-то пару раз. Чтобы взять деревянные детские игрушки, ими растопить печку и хоть как-то согреться, и забрать детские вещи. А насчет пирожков... Наверное, достаточно будет сказать, что у меня, как и у прочих жителей города, была зафиксирована дистрофия. Жданов... Понимаете, меня папа часто брал с собой в дом Жданова, на Каменный остров. И если бы у него были фрукты или конфетки, он бы наверняка уж меня угостил». По воспоминаниям многих очевидцев Жданов и Кузнецов, при соблюдении всей партийной субординации, были близким друзьями. Так Анастас Микоян в своих написанных много десятилетий спустя и изданных в перестроечные времена мемуарах рассказывает: «Когда началась блокада и немцы стали обстреливать город, Жданов практически переселился в бомбоубежище, откуда выходил крайне редко. Прилетая в Москву, он сам откровенно рассказывал нам в присутствии Сталина, что панически боится обстрелов и бомбежек и ничего не может с этим поделать. Поэтому всей работой «наверху» занимается Кузнецов. Жданов к нему, видно, очень хорошо относился, рассказывал даже с какой-то гордостью, как хорошо и неутомимо Кузнецов работает, в том числе заменяя его, первого секретаря Ленинграда». Тут Микоян явно лукавит - настоящий трус вряд ли будет открыто признаваться в своей трусости и рассказывать о храбрости другого человека. Да и в те суровые десятилетия откровенно трусливые люди во власть не лезли по вполне понятным причинам. Хотя вообще есть сомнения в аутентичности некоторых моментов в мемуарах Микояна: над ними «поработали» в перестройку – при более поздних исследованиях были обнаружены явные расхождения изданных мемуаров с рукописью бывшего наркома (это к вопросу о добросовестности «перестроечной» публицистики). Другое дело, что сам Жданов мог вполне искренне не считать себя храбрым человеком на фоне тех, кто ходил в атаки, а свойственный ему юмор позволял руководителю блокадного Ленинграда иронизировать и над собой. Но здесь стоит разобраться с вопросом о личной храбрости Жданова, так как мифотворцы «черной легенды», наряду с прочими «персиками» часто предъявляют нашему герою обвинения в трусости, в частности, любят рассказывать, как он якобы за всё время блокады ни разу не появлялся на фронте. Оставим за скобками тот факт, что тыл для осаждённого Ленинграда, простреливавшегося немецкой артиллерией, был понятием весьма условным – даже относительно безопасный Смольный был далеко не «ташкентским фронтом». Но миф о том, что Жданов не показывался на фронте, разоблачается многими свидетелями. Так, однофамилец нашего героя, командующий артиллерией Ленфронта Николай Николаевич Жданов вспоминал, что руководитель Ленинграда за время блокады неоднократно присутствовал под немецким огнём на артиллерийских наблюдательных пунктах, чем весьма нервировал свою охрану и военных, опасавшихся, что немцы могут убить секретаря ЦК ВКП(б). А лейтенант Пётр Мельников, командир батареи на Ораниенбаумском плацдарме, вспоминал, как Жданов приезжал в расположение его части, осматривал укрепления и беседовал с бойцами. Это, конечно, не передовые окопы, но в них не часто лазят и генералы действующих армий всех стран, не говоря уже о высших политических руководителях. Так что из всех политических деятелей стран, участвовавших во Второй мировой войне, Андрей Александрович Жданов смело может претендовать на то, что он дольше всех находился и работал в непосредственной близости к фронту. Кстати, командующий артиллерией Ленфронта отмечал и чисто военные заслуги нашего героя: «Пожалуй, самым активным поборником уничтожения немецких батарей был А.А.Жданов, который не только следил за контрбатарейной борьбой, но и в зависимости от положения на фронте и общей ситуации войны предлагал соответствующие методы борьбы. Так, например, А.А. Жданов предложил самостоятельные артиллерийские операции, смысл которых заключался в том, чтобы не только уничтожать наиболее активные батареи, но, самое важное, взорвать снаряды на огневой позиции до их применения батареями немцев в обстреле Ленинграда и тем самым лишить эти батареи возможности участвовать в разрушении города». Но помимо чисто военного фронта у Жданова был еще один специфический фронт – знаменитая «Дорога жизни». Он неоднократно лично выезжал на Ладогу. Шофер М.Е. Твердохлеб вспоминал первый рейс по ледовой дороге: «Как только мой «газик» взошел на землю, встречающие гурьбой бросились ко мне, вытащили из машины и я оказался в крепких объятиях круглолицего человека в мохнатой ушанке. Это был Жданов… - «Твоего подвига ленинградцы никогда не забудут!» - Сказал мне Андрей Александрович, еще раз стиснул в объятиях и побежал ко второй подошедшей машине…» В марте 1942 г., когда «Дорога жизни» накануне ледохода позволила накопить в городе хоть какой-то запас еды, Жданов обмолвился в одном из разговоров с руководством городского комитета комсомола: «Ну, теперь я богач, у меня на 12 дней продовольствие есть». Роль Жданова как руководителя блокадного города и одного из высших государственных деятелей СССР в годы войны до сих пор должным образом не оценена потомками. В Петербурге стоит памятник Маннергейму, убивавшему ленинградцев блокадой. Памятника Жданову, создававшему «Дорогу жизни», в городе нет. Алексей Волынец
Командующий Северо-западным направлением К.Е.Ворошилов и член Военного совета А.А.Жданов август 1941 г.
Открытка 1942 г.
Командующий Ленинградским фронтом Л.А.Говоров и член Военного совета фронта А.А.Жданов.
Журнал «Ленинград» - орган ленинградского отделения Союза писателей СССР выходил и в блокадном городе.
Генерал-полковник Жданов от имени правительства СССР подписывает перемирие с Финляндией 19 сентября 1944 г. Вверху - Генерал-майор А.А.Кузнецов в Смольном прикрепляет медаль «За оборону Ленинграда» генерал-лейтенанту А.А.Жданову 3 июня 1943 г. Продолжение следует |
|
| Copyright © 2006-2019 «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» При полном или частичном использовании материалов, ссылка на "АПН Северо-Запад" обязательна |
